Гость из будущего. Том 2

Настоящий русский актёр Владимир Колокольцев после своего кульбита в стену из картонных коробок, где он умудрился получить большую сечку на лоб, сидел на моём режиссёрском стуле, развалившись как барин. Голову актёра в районе многострадального лба и затылка опоясывал медицинский бинт, под которым легко можно было рассмотреть огромное пятно самой обыкновенной зелёнки. Лицо же Колокольцева одновременно выражало скорбь, злорадство и сожаление. Поэтому лично мне не терпелось прочитать мораль.

— Вот к чему ведёт пьянство на рабочем месте! — выкрикнул я, окинув взглядом всю съёмочную группу.

— Пластиковые ящики в пути, — тут же в ухо шепнул Генка Петров.

— Что уже и пиво выпить нельзя? — возмутился кто-то из-за спин актёров и техников.

— Выпить можно, пьянеть нельзя, а не можешь пить, не берись, и если пьёшь, то не попадайся, — выдал я скороговоркой. — И если пьяному море по колено, — ткнул я пальцем в Колокольцева, — то это ещё не значит, что ему не прилетит волной по лбу. И раз ящики в пути, то давайте снимать на коробках.

— А я? — спросил Владимир Колокольцев, который получив существенное повреждение, заметно протрезвел.

— Натяни кепку на глаза и в строй! — вырвалось из моего рта. — Давыдыч, у тебя всё готово? — обратился я к главному оператору.

— Давно, — буркнул Месхиев. — Очень давно.

В ответ я провел рукой по волосам и громко запел:

«Сказку Венского леса»

Я услышал в кино.

Это было недавно,

Это было давно!

После чего я несколько раз хлопнул в ладоши и заорал:

— Тишина на площадке! Работают все кинокамеры страны! Наш советский народ просто жаждет смотреть хорошее кино! Анютка давай хлопушку!

— Эпизод семь, сцена два, дубль один, — протараторила девушка, вбежав, как ненормальная в кадр, и после громкого хлопка дощечек на съёмочной площадке воцарилась гробовая тишина.

Объектив кинокамеры застыл на крупном лице капитана Андрея Ларина. Актёр Шура Пороховщиков, исполнявший роль этого сыщика, пока тянулась непредвиденная вынужденная пауза, полностью пришёл в себя, перестал дёргаться и психовать и, сосредоточившись на роли, криво усмехнувшись, произнёс:

— Остальную долю получишь у Казанского собора от Барклая-де-Толли, ха-ха.

— Порешуууу, гады! Всех порешууу! — раздался нечеловеческий вопль за спиной капитана Ларина.

Камера сделала резкую рваную панораму на нашего каскадёра, который в роли буйного пьяницы выглядел словно влитой. Он держал в руках перочинный ножик и, дико вращая глазами, орал:

— Кто выпил моё пивооо⁈ Не на того напали, гады! Всех порешууу!

Первоначально в сценарии значилось менее литературное обращение «суки», но я, решив немного перестраховаться, вписал более нейтральное выражение — гады. Затем оператор так же резко перевёл камеру на опешивших простых посетителей пивного ларька.

— Это Петюня — контуженный, — высказался один из посетителей, поставив кружку с пивом на стол «стоячок».

— Спокойно парень, — наконец произнёс капитан Ларин и сделал короткий шаг навстречу буйному пьянице.

— А кто тут у нас такой смелый? — захихикал каскадёр. — Опа! — гаркнул он и махнул перочинным ножом перед собой, из-за чего Ларин чуть-чуть отдёрнул корпус назад.

— Вы, чё там устроили, пьянчуги! — завизжала из ларька продавщица. — Я сейчас милицию вызову!

— Чё страшно? — коротко хохотнул каскадёр и ещё раз махнул ножичком.

— Спокойно, спокойно, — пролепетал капитан, а потом он с удивлением посмотрел на небо и сказал, — ты смотри, кто летит?

— Где? — поднял голову вверх и Петюня-контуженный.

— Там! — резко на выдохе крикнул капитан Ларин и пробил ногой в челюсть буйного пьяницы.

Само собой, вместо ноги Шуры Пороховщикова, мелькнула в кадре моя пятка. Так как пока оператор переводил камеру на хулигана и фокусировался на его лице, я быстро встал на место актёра. И надо отдать должное каскадёр с первого же дубля вовремя отпрыгнул назад и своим телом разворотил стену из пустых картонных коробок в хлам. «Шикарно», — подумал я, тут же вернувшись в режиссёрское кресло, точнее стул.

— Ты где такому научился, сынок? — спросил Капитана Ларина дедушка интеллигентного вида.

— В войсках дяди Васи, папаша, — улыбнулся Пороховщиков-Ларин и, вынув из кармана красные корочки, произнёс, — спокойно граждане, наша советская милиция всегда на страже социалистического порядка.

— Молодцы! Застыли! — заорал я, вскочив с режиссёрского стула. — Стоим на местах! Последний, финальный кадр эпизода! Вор-осведомитель Костыль выглядывает из-за спин посетителей пивного ларька, и быстрой шаркающей походкой улепётывает прочь. Где у нас Колокольцев⁈

— Тут я, — несмело пролепетал актёр.

— Давай-давай, Володя, плёнка кончается! — замахал я руками. — Выглянешь вон из-за того серьёзного товарища. Давыдыч, снимай! Тишина на площадке!

Объектив кинокамеры выхватил на крупном плане лицо вора Костыля, на котором отразились боль, злость и страх. Затем он ещё сильнее натянул кепку на глаза и, развернувшись, медленно захромал в сторону главного корпуса киностудии «Ленфильм». «Ковыляет прямо, как профессор Плейшнер на явочную квартиру», — улыбнулся я про себя и закричал: