— Недельный простой? — задумчиво пробормотал я. — Так они что, целую неделю собираются тренировать печень «Рижским бальзамом»? Нет уж, пусть приезжают. По крайней мере, будут на виду.
— Правильно, — поддакнул Месхиев. — А чуть что ты вызовешь их на бокс. Ха-ха.
— Кстати, идея, — сказал я, подняв указательный палец вверх, — снимем маленький эпизод, как Крамаров фарцует джинсами. Добавим в детектив немного юмора, сатиры и комедии.
— Хорошая мысль, — согласился главный оператор. — Только, где мы сами эти джинсы возьмём?
— Ясно где, — тяжело вздохнула Нонна, – у фарцовщиков. Правда, на Невском за фирменные траузеры просят 200 рублей. Совсем люди с ума сошли.
— Дадим 220 и ни копейки больше, но с одним условием, чтобы была фирма, а не самострок, — высказался я, вставая из-за столика.
— 230, но чтоб был мой размер, — захохотал Дмитрий Месхиев.
— Хорошо, но деньги вычтем из твоей премии, — я протянул руку главному оператору.
— Не нравится мой размер? — обиженно протянул главный оператор, пожав мою руку. — Ну, я тогда не настаиваю.
— А премии-то вообще будут? — спросил Лев Прыгунов.
— И премии будут, и тринадцатая зарплата, и почётная грамота, и бесплатная путёвка в Сибирь, — загоготал я.
Этой ночью моей Нонне отчего-то не спалось. Она несколько раз вскакивала с кровати, бродила по комнате и бубнила, что всегда мечтала играть Чехова. «„Три сестры“, „Чайка“, „Дядя Ваня“, „Ионыч“, „Вишнёвый сад“», — повторяла она вполголоса.
— «Палата №6», — простонал я. — Нонна, завтра съёмка, давай спать.
— Ты ничего не понимаешь, это же Чехов! — с жаром шептала моя любимая женщина.
— Чехов, Тургенев, Набоков, Лолита, Зощенко, Ильф и Петров, давай. Завтра разберёмся — кто из них кто. Давай, милая, спать.
— Нет, ты совсем ничего не понимаешь, я сегодня точно не усну! — Нонна присела на кровать. — Это такой шанс! Такой шанс!
«Это фильм, который забудут быстрее, чем он выйдет на экраны страны! Провальное прочтение классики, провальная режиссура, как итог — жуткая нудятина!» — захотелось заорать мне, но, взяв волю в кулак, я встал с постели, натянул трико и пошёл на кухню.
— Ты куда? — моя любимая актриса выпучила огромные серые глаза.
— Кофе сварю, раз ты сегодня точно не уснёшь, я тоже не буду спать, – пробурчал я, вставляя ноги в тапочки. — Будем бороться со сном до полной победы над здравым смыслом.
— Между прочим, шутишь ты сегодня не смешно, — обиделась Нонна. — Ты разве не понимаешь, что это Тургенев, то есть это же Чехов! — произнесла она, заламывая руки, словно Вера Холодная, которая будучи звездой немого кино, иначе играть не могла.
— В школе все нервы вытрепали чеховским «Дядей Ваней» и его же «Грозой», и сейчас ещё от них покоя, — пробурчал я себе под нос, когда вышел в коридор.
«Вот почему нельзя было в школе преподавать Роджера Желязны, Станислава Лема или Фенимора Купера? — зло подумал я, зайдя на кухню, где тут же включил конфорку газовой плиты. — Зачем нам, детям, компостировали мозг русской классической литературой? Чтобы мы её на всю жизнь возненавидели? Чтобы мы от Достоевского и Толстого шарахались как от прокажённых и ещё несколько лет просыпались ночью от ужаса, что к экзаменационному сочинению из их многотомных трудов не осталось в голове ничего?».
— Ты чего не спишь? — спросила меня соседка Галина Васильевна, которая в этот самый момент, полностью заняв общий кухонный стол, что-то строчила на своей швейной машинке.
— Доброй ночи, — буркнул я. — Чехов с Тургеневым спать не дают, «Каштанка» замучила. А вам чего не спиться?
— Да вот, некоторые сотрудницы киностудии увидели, в каких нарядах снимаются твои актрисы, и уговорили сшить кое-что для них на заказ, — соседка сладко зевнула.
— Всех денег не заработаешь, поэтому ночью лучше отдыхать, — сказал я, поставив турку с кофе на огонь.
— Знаю-знаю, слушай, — вдруг протянула Галина Васильевна, — я ещё вечером хотела тебе сказать, что меня на днях одна коллега из реквизиторского цеха пригласила попить чаю и всё расспрашивала про наши успехи. Я ей ответила, что ничего не знаю, потому что простой костюмер и мне отснятый материал никто не показывал.
— Ну и что? — пробурчал я.
— Копает кто-то под тебя, вот что, — немного раздражённо бросила она. — Допустим, наших мэтров твоя фигура не волнует, они уже и так великие и заслуженные. Но кроме них на студии, есть очень много твоих соперников, завистников и даже недругов, для которых ты — выскочка. Ты человек, который отнимает их хлеб. И я даже больше скажу, они ждут не дождутся, как ты с этим фильмом провалишься.
— Теперь дошло, — улыбнулся я, помешивая кофе. — Значит так, если вас ещё раз спросят о том, как наши дела, то отвечайте, что режиссёр — самодур, снимет какую-то галиматью, актёры его ненавидят, и вообще, зря я с ним связалась.
— Хи-хи, — захихикала соседка, — правильно, проще надо быть и люди к тебе потянуться, хи-хи.
— Золотые слова, — поддакнул я, выключая газовую конфорку. — И всё-таки ложитесь отдыхать, завтра трудный день. Одной массовки будет под пятьдесят человек. Всех денег не заработать, и как учит история, не потратить.