— Знаю-знаю, ещё пару стёжек, — проворчала Галина Васильевна и снова принялась вращать ручку швейной машинки.
Я же к изумлению, спустя несколько секунд вернувшись в свою комнату с двумя кружками свежего ароматного кофе, нашёл Нонну беззаботно спящей в кресле. Наверное, страсти по Чехову в её хорошенькой головке постепенно улеглись и уступили место здравому смыслу, который нашёптывал, что завтра трудный и нервный день.
Утром в субботу 17-го июля на Университетской набережной, напротив площади Тараса Шевченко, которую при проклятом царизме именовали Румянцевским садом, происходило самое настоящее столпотворение. Во-первых, из динамиков разносилась задорная песня «О чём плачут гитары». Звукорежиссёры тем самым проверяли работоспособность магнитофона и больших колонок. Во-вторых, крохотная деревянная сцена, обитая красной материей, безбожно прогибалась под ногами музыкантов и её рабочие киностудии срочно укрепляли дополнительными рёбрами жёсткости. В-третьих, поучаствовать в съёмках приехало практически всё «ленфильмовское» общежитие. И так как я не имел нормального ассистента режиссёра, мне лично пришлось отсеивать тех актёров массовки, которые для съёмки не годились. Но парни и девчонки смотрели на меня такими трогательными глазами, что, скрепя сердце, я допустил на съёмочную площадку всех.
— Тишина! — заорал я, перекрикивая радостный крик толпы. — Костюмы приготовлены только для пятидесяти человек. Остальным придётся работать в своей собственной одежде.
— Херня! — кто-то громко выкрикнул из-за спин юных дарований. — Главное суточные!
— Ха-ха-ха! — разом загоготала вся массовка.
— За чей счёт перерасход? — зашипел директор картины дядя Йося Шурухт.
— Побойся ОБХСС, дядя Йося, — отмахнулся я. — Да у нашего фильма бюджет копеечный. Огромная волна не накрывает весь город — это раз. Поезд с рельсов не сходит — это два. И падающий самолёт не врезается в Петропавловскую крепость — это три.
— И на том спасибо, — забухтел он, увязавшись следом за мной. — Когда поедем с концертами в Выборг — это четыре?
— Тогда, когда я скомандую «стоп, снято» в финальной сцене моего детектива — это пять, — буркнул я, остановившись в четырёх метрах от киношного крана. — Шевчуков, японский городовой, ты почему здесь?
— Так это, того, начальство распорядилось, — пролепетала самый криворукий техник всей ленинградской киностудии. Поговаривали, что этот бедолага на съёмках документального кино в какой-то деревне, при переноске кинокамеры поскользнулся и упал в речку. И в итоге ремонт техники обошёлся дороже, чем изначальный бюджет всего фильма.
— Значит так! — рявкнул я. — Осветительные приборы обходить стороной! Провода не трогать! К кинотехнике на пушечный выстрел крейсера «Авроры» не приближаться!
— А что мне тогда, это самое, делать? — промямлил он.
— Будешь охранять наш киносъемочный автобус, — сказал я, скорчив злое лицо. — Там спрятано ценное золото, бриллианты, жемчуга, платина, палладий и ртуть.
— Какая, это самое, ртуть? — Шевчуков почесал затылок.
— Такая, это самое, которая в градуснике, — отмахнулся я и снова двинулся к главному оператору, однако дорогу мне преградил Эдуард Хиль.
— Привет, Феллини. Классная песня, — затараторил он, пожав мою руку. — Мы «О чём плачут гитары» на гастролях первый раз исполнили, так народ просто с катушек слетел и требовал её на бис пять раз. Тут и новогодним «Голубым огоньком» попахивает, — шепнул он.
— Феллини веников не вяжет, потому что снимает кино, — хохотнул я.
— Слушай, — вдруг замялся Хиль, — я вот что подошёл, мне бы через час надо быть в другом месте. Надолго это всё?
— Только из уважения к твоему песенному таланту, отпускаю прямо сейчас, — я хлопнул Эдуарда по плечу. — Боюсь, что это затянется надолго. Видишь же какой бардак? Шевчуков, отойди от ДИГа! — заорал я в мегафон, когда заметил, что наш криворукий техник приблизился к самому большому осветительному прибору. — Кто-нибудь отгоните Шевчукова от ДИГа! Бардак, Эдик, бардак.
— Подожди-подожди, — фирменная обаятельная улыбка вмиг слетела с лица Эдуарда Хиля, — если я уйду, то кто тогда будет петь?
— Петь будет магнитофон, а рот под него синхронно откроет твой гитарист, — я кивнул в сторону сцены. — Вроде ничего, девочкам в кинозале должен понравиться.
— Тихо-тихо-тихо, — зашептал Хиль. — Совсем у тебя нет чувства юмора. Два часа так, два часа, так и быть выручу тебя, сам спою. — Тяжело вздохнул певец и пошёл на сцену.
— Как тебе мой наряд? — буквально тут же из толпы актёров массовки выскочила Нонна Новосядлова.
Она кокетливо покрутилась на месте, продемонстрировав мне элегантный светло-синий жакет с поясом и немного расклешённые такого же цвета брючки, которые скрывали туфли на толстой подошве.
— Красота — это убойная сила, — буркнул я и подумал, что в таком виде моя Нонна на фоне цветастых юбок-колоколов, словно гость из будущего. — Вид — отпадный. Нет слов.
— А как вам я? — спросил Лев Прыгунов, которого облачили в свитер водолазку, наклеили усы и короткую, но широкую бороду. В дополнение ко всему ему были выданы черные солнцезащитные очки.