— Никто с ней ничего плохого делать не собирается! — завизжала мама. И вдруг ее голос упал почти до шепота… и дрогнул слезами. — Ты всегда считала, что я… какая-то не такая! Тебя вечно, вечно не было дома! Всегда на своей дурацкой работе — ни днем тебя, ни ночью, ни… А я выросла! Да! Посмотри, чего добилась ты — и чего добилась я! Как жила в этой грязной балке, так и живешь — козу доишь! Дом развалюха, потолок, вон, течет! А у меня есть все! Я не какая-нибудь! Я всего в жизни добилась сама — я мужа себе нашла! — выпалила мама.
И опять в кухне висело долгое, долгое молчание. Видно, такое теперь это стало место — специально для молчания.
— Ты… еще увидишь, — наконец пробормотала мама, давясь слезами. — Я тебе докажу… Я тебе покажу… Ты… Я лучше, чем ты… Я… Ты должна меня уважать! У меня все… Своя машина, собственный дом… Тео купит…
— Да. Ты выросла, — еще тише сказала бабка. — У тебя муж. — В голосе проскользнула едва слышная насмешка. — У тебя дочь. — Голос бабки прозвучал непривычной нежностью. — Наверное, я и правда виновата перед тобой, малыш…
По другую сторону двери Ирка прижалась лбом к косяку, и неудержимые слезы покатились у нее по щекам.
— Меня действительно не было рядом… — бабка говорила с трудом, точно каждое слово пробивалось сквозь перекрывшую горло тугую заслонку. — Работа… — Она вдруг странно, как-то истерически хихикнула. — Да, работа… Но ты выросла… А взрослую женщину… Понимаешь, взрослую женщину, конечно, волнуют отношения с матерью, но… Для взрослой женщины гораздо важнее отношения с ее собственной дочерью. Зачем что-то доказывать старой дуре вроде меня? Ты Ирке докажи! Пусть она тебя зауважает.
— Сколько раз повторять — не смей меня учить, как мне обходиться с дочерью! — раздавшийся из-за двери крик был таким неожиданным, что Ирка отпрянула. — Ты свою дочь не смогла научить! — голос мамы стал как лимонная кислота. — Я у тебя и «шлендра», и еще кто-то там, так что молчи! А мне надоело! Слышишь, надоело доказывать: немецким властям — что я вся такая хорошая и меня не надо высылать обратно! Хозяевам — что я хорошо работаю… Женихам этим, которых мне из агентств присылали, что я хорошо готовлю и умею экономить деньги! Теперь я должна доказывать Ирке, что я хорошая мать? А я не хочу! Она моя собственная дочь и обязана меня уважать без всяких доказательств! И слушаться!
— Собственная, собственная, своя! Ты помешалась на собственности! — закричала в ответ бабка. — Ирка — не машина и не дом! Она — человек! За что она тебя должна уважать? За то, что тебя вечно нет рядом? — бабкины слова — это была уже не лимонная, это была серная кислота. Что проедает насквозь! — Думаешь, за эти годы, что тебя не было, ты очень выросла в ее глазах?
— Она ребенок! — взвизгнула мама. — Меня не интересует ее детское мнение!
— Она более взрослая, чем ты!
Этого Ирка уже не могла выдержать. Отчаянно зажимая рот ладонью, чтоб в кухне не услышали ее рыданий, она бесшумной тенью проскочила коридор, вылетела за дверь и скорчилась на крыльце, не в силах бежать дальше.
— Почему? Почему? — бессмысленно шептала она. Бабка говорила все так, как считала сама Ирка! Ее бабка, ее ворчливая бабка! Но она не хотела этого от бабки! Она хотела услышать это от мамы! А мама, мама…
Она прижала локти к животу — в желудке вдруг вспыхнула раздирающая боль. Ирке казалось, что ее рвут на части.
— Зачем ты меня сюда привел? Лучше б я не слышала ничего! — поднимая голову, с упреком бросила она коту.
Но кот только невозмутимо уселся копилкой и уставился на нее немигающими глазами. Положив голову на верхнюю ступеньку крыльца, на Ирку глядела коза — и челюсти ее непрестанно двигались.
— Вы не понимаете! — с болью сказала им Ирка. — И Танька с Богданом… И бабка. Это — моя мама! — Ирка сгребла с перил крыльца комок серого снега и прижала его к пылающему лбу. На миг голова стала еще горячее… А потом лоб словно погладили прохладной шершавой ладонью. — Айт! — тихо, совсем беззвучно позвала Ирка. — Хоть бы ты был тут…
Ей показалось, или снег под ладонью едва заметно шевельнулся? Ирка отняла его от лица и уставилась на прилипшие к ладоням комья. Подвигала красными от мороза пальцами.
— Нет, — прошептала она. — А если Айту она тоже… не понравится? Она — моя мама! Это они все должны ей нравиться! А ведь… не нравятся! — сообразила Ирка. — Ни Танька, ни Богдан… И Айт, наверное, тоже…