Гость из пекла

— Нет, конечно, она себя так по-хамски вела — как будто я ей ровня, на «ты» называла… — ответила мама и вдруг остановилась. — Ирка? Ты чем-то недовольна? — мама наклонилась, заглядывая дочери в лицо. — Я не понимаю… — голос ее зазвучал растерянно, и тут же в нем прорезалась обида. — Что тебе не нравится?

Ирке захотелось утопиться — жалко, в тарелке супа она не поместится, а больше негде. Ну что сказать? Да, недовольна, да, не нравится? Маме, которую бабка своими замечаниями и так задергала до невменяемости? Теперь еще и Ирка туда же?

Мама села к столу и уставилась в свою чашку:

— Ты меня осуждаешь.

— Мам, я…

— Не спорь, осуждаешь! — Мама предостерегающе вскинула руку, обрывая Иркины возражения, и снова замолчала, изучая пузырьки на коричневой поверхности чая с настороженным вниманием, словно ожидала, что те на нее кинутся. — Я устала, Ирка… — вдруг сказала мама таким тихим, почти неслышным шепотом, что Ирка даже подумала, не показалось ли ей. — Я устала быть… никем.

— Почему ты — никто? — растерялась Ирка. Как это — никто? Вот же она — мама!

— А кто я? — еще тише спросила мама. — Что обо мне вообще сказать можно? Я не богатая, у меня нет ни власти, ни влияния, ни… Ничего! Если б я еще год назад приехала, что б я вообще тем подружкам рассказала? — она мотнула головой так, что тщательно уложенные светлые волосы рассыпались в беспорядке. — Вот этой, у которой муж проректор… — В голосе у мамы прорезалась настоящая ненависть. — Что я продавщица в дешевом магазине?

Ирка невольно кивнула. Еще недавно она сама чуть головой об стенку не билась из-за того, что Танька — рисует и знает так много, что ее можно назвать энциклопедией на ножках, Богдан дерется на мечах и стреляет из лука, а Ирка — всего лишь ведьма и только ведьма, и то, что она ведьма, не дает ей быть никем другим! Нельзя уезжать далеко от острова Хортица, нельзя выбрать профессию, которая нравится… Сама мучилась и других мучила, пока чары царевны-змеицы не лишили ее колдовства. Вот когда Ирка поняла, каково это — не быть ведьмой! — ее и попустило. А кроме того, не будь колдовства, в ее жизни не было бы и Айта! И того поцелуя на крыше супермаркета.

— Машина — подержанный «Фольксваген», у всех такие, квартирка — муниципальное жилье, всего две комнаты, плюнуть не на что! — тем временем продолжала мама. — И это только потому, что я уехала! А здесь… — Мама обвела тоскливым взглядом обшарпанную кухню, резко встала и подошла к окну. И уставилась сквозь запотевшее стекло во двор. Ирка тоже посмотрела туда и отчетливо поняла, что видит мама. Нищету. Половодье из канализации, ни единого фонаря на улице, прополку огорода с утра пораньше… — Не могу я здесь! — прижимаясь лбом к стеклу, прошептала мама. — Не могу я так! — и повторила: — Я устала быть ни с чем… и никем! — И словно вспомнив, торопливо добавила: — Я ведь и тебе ничего дать не могла.

— Мне ничего не надо! — в который уже раз повторила Ирка.

Как тебе объяснить, мама? Мне и правда ничего не надо — и не потому, что я дух бесплотный, которому не нужны ни вкусная еда, ни красивая одежда, не потому, что меня совсем не интересуют деньги или даже… даже власть! Просто… пока тебя не было, я добилась всего сама. Мне больше не надо ходить в чужих обносках, меня уважают, ко мне приходят за помощью, есть даже те, кто меня боится (и правильно делают, что боятся!). Я не никто, мама, а значит, и ты вовсе не никто!

— Ты моя мама, — тихо сказала Ирка.

— Ма-а-ма… — насмешливо протянула мама. — Тоже мне — достижение!

Она не обернулась. Она не посмотрела на Ирку.

Я не буду обижаться. Не буду-не буду… Она ведь совсем ничего обо мне не знает. Она не знает, что мной тоже можно гордиться — как Танькины родители гордятся ею. Или как Богдановы… И… Это же мои достижения! Наверное, моих достижений для мамы все-таки мало, наверное, ей нужно что-то свое…

— Я твоя мама, а еще я Лариса Васильева, а еще я на выпускном выиграла конкурс, кто больше выпьет, — с горечью сказала мама. — И что с того?

— Погоди… — Ирка даже отвлеклась от их разговора, нахмурилась. — Почему — Васильева? Я же — Хортица… И бабка тоже Хортица…

— А я — Васильева! То есть теперь-то я Фелл… — с гордостью напомнила мама. — Васильева — по твоему деду, это его фамилия. А Хортицей тебя бабушка записала, еще когда из роддома забирала.

— Елизавета Григорьевна? — неуверенно уточнила Ирка. Бабка же рассказывала: ее вторая бабушка, загадочная бабушка-ведьма, от которой в наследство достались смутные воспоминания и полный колдовских штучек подвал, появилась, когда маму забрали в роддом, обо всем заботилась и за все платила. Только непонятно — зачем ей понадобилось давать Ирке фамилию даже не мамы, а бабки, этой, актуальной бабки, которая сейчас в комнате телевизор смотрит?

— Эта бабка, вот эта самая, которая мне вроде как мать! — фыркнула мама, тыча пальцем в стенку между кухней, где они сидели, и комнатой. — Хотя какая из нее мать — ехидна натуральная! А кто такая Елизавета Григорьевна? — с любопытством поинтересовалась она.