Гость с того света

Привстал, заслышав шаги, взволнованный женский шепот в прихожей… Было бы лето, через окно ушел бы. С тоской оглянулся по сторонам, и опять, как в случае с нательным крестиком, цепкий, годами тренированный взгляд зацепил нечто, отчего он присел и перевел дыхание, совершенно успокаиваясь – дверца шкафчика под умывальником была распахнута, из ведра для отходов торчал пластиковый хвост самолета с наклейкой трехцветного российского флага.

– Надежда Ильинична, мы с вами не договорили, – начал заезжий прорицатель, когда Волкова вернулась, толкая перед собой сухонькую бабушку в трогательном белом платочке.

– Да, да, я знаю… Девочек вот надо отпустить, с семи утра ждут… – торопливо, отводя от него взгляд закивала она.

– Их, что, много?! – подпрыгнул на стуле Шмыга.

Восемь. Восемь девочек, оказывается, ждали визита талантливого ученика знаменитой бабушки Вари! В возрасте от двадцати пяти до восьмидесяти шести лет.

Ох и проныра эта Волкова! Надо же как подставила! Но и Шмыга оказался не дураком. На каждую «девочку» ушло не больше двух минут. Едва она начинала нудить, что, дескать, намедни видела сон с пожарами и природными катаклизмами (видать, телевизионыхновостей бабуля опрометчиво насмотрелась) как он обрывал ее, мягко кладя ладонь на ее запястье:

– Знаю, матушка, тяжело вам приходится. На сердце неспокойно, чувствую… Идите к себе. Не надо, я все вижу… тихо, не прерывать. Вижу, как горести уходят, ага… вот сыночек ваш… Доченька? Вот-вот с доченькой все будет хорошо, вижу, вижу счастье ее, будет у нее суженный, красивый такой. Что, уже есть? Ни ухом, ни рылом не вышел? Ой, душа у него замечательная. Пьет, матерится? Пройдет, грянет перемена, Господь глаза ему откроет. На коленях ползать перед ней будет, руки целовать. Нет, денег не надо. Работаем во славу Божью. Ну, хорошо, идите, с вас пятьдесят рублей. Надя говорила, тридцать? Двадцатка сверху – транспортные расходы. В маршрутках ясновидцев бесплатно не возят… Следующий.

В кратких перерывах он успел задать хозяйке дома интересующие вопросы. Самолетик не зря насторожил Ивана Петровича. Модель старая, Игорь Николаевич, собирал конструктор лет в двенадцать. Одна из немногих его детских игрушек, сохранившаяся в родительском доме. А вчера, как такое могло случиться, положила в ванную, чтобы смыть с него пыль. А потом на него поставила тазик с бельем.

Знаки обычно точно соответствуют степени реальной угрозы жизни человека. Сломаете ногу, так при вас пройдет инвалид со сломанной ногой. Впереди инфаркт, инсульт, так прямо перед вами пронесут гроб с покойником или споткнетесь о чей-то труп. Самолетик пустяк, мелочь, безделица. Опять не стоит беспокоиться. Но с другой стороны, когда поэт Борис Пастернак узнал, что в доме соседа по даче в Переделкино сам собой рассыпался его гипсовый бюст, опечалился и сказал, что скоро умрет. И был прав. Умер.

Пролетарский классик Горький стойко переносил все удары судьбы: разочарование в сталинском режиме, бесконечные болезни, гибель друзей, даже странную смерть горячо любимого сына…. Но когда узнал о катастрофе авиалайнера «Антей», названного в его честь «Максимом Горьким», Алексей Максимович вдруг заплакал и сказал: «Это моя смерть!» Вскоре его отравили чекисты в особняке на Мясницкой. Нет ли здесь параллели с любимой игрушкой Волкова? И там, и там знак в виде самолета. Только у одного самолетик настоящий, у другого игрушечный. Но наш летчик и не «глыба человеческая», а простой гражданский авиатор…

– Так, милая, пожалуйста вашу правую руку. Вижу, вижу… старость не в радость, но грядет покой и отдохновение… – пробормотал он привычно.

– Устали, чай, Иван Петрович, – медом плеснул на его сердце горячий женский шепот.

Он поднял глаза и осекся. Перед ним сидела молоденькая женщина. Белые пухлые пальчики с толстым обручальным кольцом на безымянном пальце левой руки. Густые длинные ресницы бросали тень на гладкие щеки, вздернутый точеный носик. Сострадательный, чуточку лукавый взгляд бездонных синих глаз.

– Марина, – томно сказала она, одернув короткую юбку.

Сливочной белизны бедра, полные икры, цветные шерстяные носочки. Грудь, наверное, третьего или даже четвертого размера.

– Иван, – зачарованно произнес прорицатель, и краска стыда тронула его худые небритые щеки. – Извините, заработался.

На этом представление закончилось.

– Игорь! – охнула Надежда Ильинична, оторвавшись от окна. – Иван Петрович, вам бы лучше уйти!

Видимо, она не только догадывалась, как отнесется сын к внуку тети Вари, но даже приблизительно представляла его реакцию. Поэтому, Шмыга не успел опомниться, как в мгновение ока был препровожден вместе с последней посетительницей ко второму выходу из дома, ведущему через темный, пропахший свиным навозом сарай. Оттуда они направились в огород, и по едва протоптанной тропинке к калитке вышли прямо к дому Марины.

– Ой, как хорошо, – причитала девушка, запахивая на груди белую вязанную кофту. – Отдохнете, чайку попьете. Я вас так ждала, у меня столько к вам вопросов.