Гость внутри

– Ты видел… Ты… Это нельзя увидеть в том понимании, к которому мы привыкли. Это можно ощутить, почувствовать. Некоторые чувствуют, большинство нет. Впрочем, я тебе уже говорил об этом как-то. Ты ощущаешь это неким шестым чувством, а твой мозг, загнанный в определенные рамки, дорисовывает картинку по своему вкусу. Такую, которая была бы проще и понятнее для твоего восприятия. Там не было булгаковского Воланда. Но там было то, подо что твой разум подобрал образ, стереотип… На самом деле там был…

Саша закашлялся, изо рта его хлынула кровь. Потом тело его снова исковеркало судорогой. Наконец распятый совладал с непослушным изуродованным телом, спросил хрипло:

– А интересно, в каком виде ты видишь сейчас меня?

– Ты распят, – не пытаясь даже совладать со своим срывающимся на фальцет голосом, сказал Беляев. – Висишь на перевернутом кресте, вниз головой. Прибит пятью здоровенными гвоздями: два вбиты в руки, два в ноги, один в член…

Саша на кресте передернулся, принялся извиваться с дикими хрипами. Беляев не сразу понял, что распятый смеется. А Берг продолжал хохотать. Продолжал тогда, когда кровь хлынула не только изо рта, но и из ушей, из носа. Продолжал, когда адское пламя дикими всполохами принялось палить видение. Беляев видел, как перевернутый крест и висящий на нем человек скукоживаются, будто попавшая в огонь фотография.

– Стой! – заорал тогда Алексей. – Ты не сказал кто! Кто на самом деле там был?! Кто?!!

Смех растворился в треске огня, треск растаял вместе с пламенем. Перед Алексеем странно развевалась на сквозящем в форточку ветерке знакомая тюлевая занавеска. Беляев прикрыл глаза. Приносящего боль света не было, только темнота. Странная, пугающая не меньше, чем начавшие разговаривать видения…

– Север Александрович. – Беляев поерзал на стуле. – Он говорил со мной.

– Кто? – заинтересовался Северский, что сидел напротив и излучал море спокойной заинтересованности.

– Он… Его звали Саша Берг. Он умер. Погиб под трамваем. Ему голову срезало.

– Да, я помню, вы рассказывали, – поспешил показать свое внимание к словам клиента Северский.

– Я видел его вчера, – тихим, упавшим голосом произнес Леша. – Он горел в аду… наверное, в аду, там было много огня. Он был на кресте, как у сатани-стов. Знаете, такой вверх тормашками.

– Знаю, – кивнул Север Александрович.

– Берг был распят на таком кресте и горел. Он сказал…

– Что сказал? – оживился Северский.

Беляев передернул плечами:

– Он много наговорил, но ничего конкретного. Сказал, что я сам должен понять… сказал… А потом он сгорел, и видение тоже сгорело. Потухло как-то. Но он ведь со мной говорил, понимаете? Я давно и много вижу, но никогда… никогда… а тут… Я ему отвечал, я его спрашивал, а он спрашивал и отвечал мне. Диалог, понимаете?

Северский качнулся на стуле, поглядел на Лешу мягкими черными и глубокими, как у коня, глазами:

– Понимаю.

– И что?

– Ничего нового. Вы как часто видите эти ваши… э-э-э…

Беляев кивнул, показывая, что продолжать не стоит. Ответил:

– Последнее время чуть ли не каждый день. Все время.

– Ага. Как давно вы в последний раз принимали…

– Север Александрович, – сердито оборвал Беляев. – Вы уже спрашивали меня об этом. Я не принимаю наркотиков. Давно. Очень давно.

– Угу. Хорошо.

– Чего хорошего?! – взвился Алексей. – Я с ума сошел. Со мной галлюцинации говорят, а я им отвечаю. Хорошо? Я разговариваю с галлюцинациями! Прекрасно! Превосходно! Бесподобно! Может, меня в Книгу рекордов Гиннесса занести? Я феномен?

– Не буду вспоминать старый анекдот, – резонно заметил Северский. – Хотя он очень подходит к данной ситуации.

– Что со мной, доктор? – просипел Леша. – Скажите ж мне, наконец. Это лечится? Или это на всю жизнь? Скажите мне.

– Вам в терминах? – мягко уточнил Север Александрович.

– Нет, мне по-человечески. Для меня. Чтобы знать…

– А по-человечески, я сам пытаюсь понять, что с вами происходит, Алеша. Трудный случай. То, что у вас нервы расшатаны до предела, видно и так, без всяких микроскопов, телескопов и прочих контактных линз с биноклями. А вот насколько у вас…

– Насколько?! – взвился Алексей. – Насколько! Настолько, насколько могут быть разболтаны нервы у человека, который ежедневно наблюдает мучения грешников. Умерших и неуспокоившихся. А еще проклятия, висящие над живыми, и прочую мистику.

Глаза Алексея заблестели вдруг зло, мстительно.

– А вы, господин доктор, что же думаете, вы чисты? А вот и хрен вам по всей морде! Над вами тоже проклятие. Черное… Белое… И с кровью! Будет много крови! Только не для вас, а у вас перед глазами. Вы умрете, Север Александрович. Скоро!

– Все умрут, – философски заметил доктор.

Леша странно, по-звериному оскалился и поднялся из-за стола.

– Я ухожу! – рявкнул он.

– Я знаю, – спокойно заметил Северский. – Завтра в четыре я вас жду.

– Зачем? – отозвался Беляев уже из прихожей.

– Ну, вы же ищете покоя, – пожал плечами Северский. – В данном случае я один из немногих, кто может вам его вернуть.