Я и сейчас, пытаясь перечитать написанное, большей части не понимаю. Какие-то куски выписаны довольно четко, а где-то полная путаница, писано как попало.
Я сижу и пишу…
Я не один.
Нас много, и все пишут. Кто-то белым по черному, кто-то черным по белому. Одни пишут маслом по холсту, другие мелом по асфальту, третьи пальцем по запотевшему стеклу.
Нас много, и все пишут. Только никто еще не придумал, как писать правильно. А если кто-то и додумался, нашел ту золотую середину, то молчит как рыба об лед и не делится знанием.
Я сижу и пишу…
Черным по белому…
Кровью по снегу…
Криком боли по ночной тишине…
Я сижу и пишу…
Иногда мне нравится писать, иногда хочется порвать эту странную рукопись.
Иногда я ненавижу за то, что кто-то заставил меня писать.
Но пишу. Должен писать.
Кому? Зачем?
Не знаю. Просто меня не спрашивают о моих желаниях.
Я должен писать. Так заведено, так положено.
Я сижу и пишу…
Что пишу и когда закончу?
Мне это неведомо.
Может, это будет роман, может, повесть. Может, серия картинок, мультфильм или сценарий к нему?
Не знаю. Обидно другое. Чаще всего такие творения остаются незамеченными.
Зато у них есть имя.
Их называют жизнь…»
Беляев оторвался от прыгающих строчек и протянул руку за третьим листом. Почти выдернул из рук у Якутенка, жадно принялся читать:
«Что есть у меня?..
…Да ни черта у меня нет.
А ведь есть люди, которые считают, что у них всего предостаточно. Чего?
Одни считают, что у них есть много денег, и этого хватит на то, чтобы купить счастье. Они заблуждаются. Люди глубоко несчастные, хоть и богатые.
У меня нет больших денег. И наверное, никогда не будет. А даже если и будет… Зачем? И даже те, что у меня есть, можно сказать, что их нету. Инфляция, пожар, потоп, кража – и все. Так, стало быть, у меня нет этого. И я знаю, что у меня этого нет.
Другие считают, что у них много чего есть. Их дома похожи на музеи, как им кажется. На самом деле их дома похожи на музейные хранилища. Здесь много всего, и все это бесполезно. Да и то, что полезно, может потерять всякий смысл.
Мой дом не похож на музейное хранилище. Здесь много чего нет. И даже того, что есть нет. Какой толк в мобильном телефоне, если на него не звонит любимая женщина? Какой толк в гениальной картине дорогого художника на стене, если я сижу к ней спиной? Да и в могилу с собой все это не утащишь. Так зачем?
Есть люди, которые говорят: „Есть руки, ноги, голова, так что еще нужно?“ Они не думают о том, что все это моментально стареет, умирает и сгнивает.