Гостеприимный кардинал

Теперь не было слышно ничего, кроме ветра во дворе и тиканья будильника, который я поставил на подоконник. Я взглянул на его светящиеся стрелки: половина третьего!

«Ну вот, пожалуйста, у меня меньше трех часов на сон. Нет, не встану», – твердо сказал я. Это уже смешно: я волнуюсь, сбрасываю одеяло, то и дело вскакиваю и мечусь по комнате, а ведь мне обязательно нужно отдохнуть. Я так устал от долгого путешествия, а утром, ни свет ни заря, должен снова быть на ногах и бегать по соседним деревням, где меня ждет куча дел. И самое ужасное, я подвергаюсь опасности подхватить какую-нибудь простуду, бегая вот так, в одной ночной сорочке, изображая привидение! На этих высотах – знаю по опыту, ведь я как-то попался в этот капкан и провалялся тут неделю в постели, – осень нешуточная, коварнее зимы. И из-за чего все это? Из-за того, что я услышал – что, простите? – не какой-то ужасный рев, а некое тихое щебетание! А уверен ли я, что не спал, когда его слышал, может, оно мне приснилось? Второй вариант кажется более вероятным, поскольку я обыскал все углы и щели, куда не могло бы забиться даже птичье перо, не то что целая птица. Даже если предположить, что я, как последний дурак, должен был бы купить эту комнату со всем содержимым, я не стал бы так тщательно, пядь за пядью, ее обследовать. Я ничего не оставил без осмотра. И в остывшую печку («Но почему же остывшую, Эвника? В это время года очень влажно. Разве не следовало тебе, зная о моей чувствительности – ты, признаюсь, очень внимательно, с мазями и банками, ухаживала за мной, когда я подхватил ту сильную простуду, – позаботиться о том, чтобы зажечь ее?») я засунул руки, но добился лишь того, что по локоть извозился в саже и золе. (Никто из них даже не позаботился о том, чтобы очистить ее от головешек.) И на шкафу я порылся, забравшись на табуретку, и, открыв его, внимательно обыскал внутри одну за другой все полки и ящики, и все пространство за ним, вплоть до стены, я обшарил своей тростью, и даже под кровать залез. И каков результат? Я разодрал себе лоб каким-то крюком, торчавшим из пружин матраса, достал ровно один совок пыли вперемешку с ворсом, двух дохлых бабочек и одну катушку! Даже крышку глиняного кувшина, стоявшего в раковине, на мраморной столешнице – что за глупая и пошлая была у гончара идея вылепить его – Боже мой! – в виде утки! – даже ее я поднял, чтобы удостовериться, что кувшин наполовину полон воды, которую не меняли, должно быть, уже несколько дней.

Я все сильнее и сильнее разъярялся, находя после каждого обследования вместо того, что искал, все новые и новые признаки ветхости и запущенности комнаты, куда поселили меня – кого? не первого попавшегося прохожего, заморыша-лоточника, кто забрел в это логово и умоляет, чтобы его приютили на один вечер, а утром исчезает навсегда, оставляя за собой грязь и зачастую – убегая тайком – неоплаченный счет, а нередко – и это тоже случалось – утаскивая какую-нибудь приглянувшуюся ему вещичку; а меня, постоянного и честного клиента, того, кто всегда окружал их своей любовью и дружбой и на равных обсуждал их проблемы, изобретая тысячу способов устранить разделяющую нас социальную дистанцию, чтобы они могли чувствовать себя свободно; того, кто был рядом с ними в трудную минуту и вывел – не один раз – из безвыходного положения, помогая и советом, и материально. Кто, я спрашиваю, спас в позапрошлом году их быка, чуть было не сдохшего, правильно поставив диагноз (он опух, потому что съел майского жука) и предписав подходящее лечение (в своих путешествиях я никогда не расстаюсь с «Геопоникой» Кассиана Басса и маленькой переносной аптечкой); кто убедил их, что непозволительно единственному заведению в округе, где можно переночевать, оставаться без названия, а когда они это поняли и ломали несколько дней головы, изобретая потрясающие глупости, кто придумал это название? Снова я. И не просто придумал, а ничего им не сообщив, собираясь сделать сюрприз, я в лепешку расшибся, чтобы заказать у лучшего мастера дубовую вывеску, и привез ее в подарок, когда вернулся, – вот эту самую вывеску, она теперь висит над входной дверью, на нержавеющей цепи, с надписью, начертанной рукой опытного, недешевого ремесленника: «ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР ГОСТЕПРИИМНАЯ ПУСТЫНЬ». «Погодите, вот я вам устрою взбучку утром, перед отъездом; все вам выскажу, неблагодарные!»