Гостеприимный кардинал

Но моя известная страсть к книгам (ее обостряло и особое преклонение Теодора перед новым урожаем – ему показалось, что он заметил редчайший экземпляр «Басен Эзопа», изданный во Франкфурте в 1610 году, в обложке из белой, мягчайшей, нежной овечьей кожи) заставила меня заглянуть в букинистическую лавку в тот же вечер, в надежде, что Теодор может быть открыт. Но нет. Законопослушный верный блюститель закона о рабочих часах, согласно нормам административного права, уже закрыл свой магазин. Однако это не помешало мне, раз уж я потрудился добраться сюда, заглянуть внутрь через стекло входной двери и разглядеть в одном из углов холмик из книг, вырисовывавшийся из-под пожелтевшей простыни. Вершина пирамиды сместилась, ибо книги сложили беспорядочно и поспешно, некоторые из книг выглядывали из-под простыни, другие были разбросаны по полу. Я смотрел как зачарованный, затаив дыхание, и меня охватывал, как всегда, священный трепет. Ах, если бы я мог полюбоваться каждой из них, взять их в руки, хорошенько рассмотреть и погладить! Но то, что я неожиданно почувствовал, превосходило все законы логики и физики. Я почувствовал, как до моих ноздрей донесся знакомый конфетный запах, тот, что издает полуистлевшая бумага старейших экземпляров, многие годы пролежавших в темноте без малейшего соприкосновения с солнцем и свежим воздухом. В действительности этого не могло быть, ведь расстояние, отделявшее меня от книг, было внушительным, свыше трех метров, да и толстые стекла входной двери представляли собой непреодолимое препятствие. И тем не менее яркий запах, который они издавали, пьянил меня.

Я ушел неудовлетворенным, меня преследовали книги, я пришел домой и заснул неспокойным сном, полным кошмаров. Рано утром я резко проснулся с ощущением того, что держу в руках книгу. Но в руках у меня не было ничего, кроме обрывка этого сна.

В половине девятого я уже стоял перед магазином Теодора. Стучу, снова стучу в деревянную наружную дверь, которой вчера еще не было и за которой сейчас скрывались толстые стекла. Ни света не видно в окне, ни звука не раздается изнутри. Так я простоял около часа, пока не появился человек в черном костюме, он вежливо отодвинул меня в сторону, методично сверился с номером дома и названием магазина и повесил на дверь бумагу. Это было извещение о смерти Теодора, умершего этой ночью во сне, его похороны были назначены на следующий день, на три часа пополудни, на городском кладбище Святой Марфы. Меня охватило черное отчаяние, и я испустил громкий крик боли. В тот же самый миг, бросив взгляд на почтовый ящик у входа, я увидел, что из его широкого отверстия торчит толстый конверт. Я подошел ближе и прочел свое имя, написанное на нем каллиграфическим почерком Теодора. В конверте была книга. Это был «Сонник» Ахмета Абу Базара в превосходном лейпцигском издании малого формата, элегантно отделанный зеленой кожей на корешке и по углам, с мраморной бумагой на внутренней стороне обложки, с изображенными на ней фиолетовыми и желтыми морскими анемонами и медузами.

Это был посмертный подарок Теодора. Самый драгоценный подарок из тех, что я когда-либо получал!

Крошка

Он резко смахнул крошку на брошенную на пол газету, развернутую листами вверх, чтобы проверить силу своего слуха. И обрадовался, что слух его не ослаб, но скорее обострился с годами, поскольку он смог с внушительного расстояния уловить тончайший звук, вызванный падением крошки на натянутую поверхность бумаги.

Он повторил опыт еще дважды, с тем же успехом.

Тогда, радостный, он лег на кровать и заснул сном праведника.

У госпожи Сули

– Ну здравствуй, заходи. Не садись у порога, проходи внутрь, переведи дух, – сказала мне своим певучим голосом госпожа Сули – низенькая полная женщина зрелого возраста с пучком на голове и с усиками. И взяв меня за руку, отвела, прихрамывая – у нее было врожденное заболевание правой ноги, – через узкий коридор в свою маленькую гостиную с удобным диваном и его вишневыми подушками. В комнате было еще два соломенных кресла в полосатых чехлах и один круглый, тоже соломенный, столик, под его стеклянной поверхностью лежали бумажные рисунки, где были изображены цветы, порхающие амурчики, павлины и фрукты.

– Пожалуйста, – продолжала она, легко, но решительно подталкивая меня к дивану, куда я был вынужден, слегка поскользнувшись, упасть. – Ты пришел сюда, в дом внимания, ухода, ласки и отдыха. Вот и твое угощение на столике. Это вишневое варенье, я знаю, что оно тебе нравится, без косточек, я из каждой ягодки доставала их своей шпилькой и собственными ручками приготовила это варенье. (Ее «ручки» в действительности выглядели как те самые скалки-дубинки, какие используют хозяйки для раскатывания теста, когда собираются печь сырный пирог.)

– Вода в графине прохладная. Все чистенькое, пахнет опрятностью. Я забочусь о своих добрых друзьях, – добавляет она и лукаво мне подмигивает. – Но подожди тихонько пару минут здесь, будь умницей. Мы недолго!