Гостеприимство матрицы. Философия, биомедицина, культура

С другой стороны, феминистская критика радикального различия понимает эктогенез как вторжение в область женского и как борьбу за контроль над женским телом. Но эта позиция невольно воспроизводит «естественную женскую миссию» и «природное предназначение». Таким образом, она опирается на некритическое признание женской сущности и не принимает во внимание женщин, которые работают в области этих технологий. Кроме того, проведены многочисленные исследования связи эктокорпоральной беременности с классом и расой, когда неимущие женщины эксплуатируются как утробы. Эксплуатация долгое время была невидима, поскольку перекрывалась идеологией сохранения недоношенных детей и помощью семьям с бесплодием.

С третьей стороны, эктогенетическое желание представлено в современной теории киборгианских тел. Наиболее ангажированная технологическими перспективами Сара Франклин, опираясь на концепции Харауей, пишет, что эмбрион в любом случае уже оказывается киборгом, то есть он производится как естественным, так и технологическим способом. Если мир мыслится как сети, коды и контексты, то и проблема эктогенеза может быть переописана тем же способом в отношениях матери и эмбриона. Это желание развивается из позиции признания эктогенеза как новой формы равенства: для женщин – это право выбирать способ рождения, который освобождает их от традиционной работы, для мужчин – способ уравнивания в репродуктивных правах.

Ирина Аристархова не присоединяется ни к одной из этих позиций, а предлагает продвигать те области исследований, в которых женская репродуктивная функция рассматривается как усложняющаяся биомедицинская технология, влияющая на изменение эпистемологической модели в целом. Фокус на гостеприимстве, сознательном и телесном принятии другого, сдвигает рамку традиционных эпистемологических подходов и позволят объединить позиции киборгианских исследований, обвиняемых в политическом и технологическом оппортунизме, и радикального антипатриархатного феминизма.

Матрица

Я предполагаю, что книга может вызывать конфликты интерпретаций, поэтому позволю себе в порядке дискуссии кратко изложить ее основополагающие концепты. Ирина Аристархова исследует базовые философские понятия матрица и гостеприимство и применяет их как инструменты для анализа эпистемологических оснований эмбриологии, иммунологии, биотехнологии. Она показывает, что матрица-место не абстрактно ни в своем именовании, ни в своей продуктивной работе. Это концептуальная трансформация все того же понятия, которое в течение веков было именем самки, пока не стало местом, откуда все исходит, парадоксальной пустотой откуда все появляется. Значит, есть задача реабилитации матрицы не как абстрактного принудительного, а как конкретного гостеприимного пространства, которое позволяет и обеспечивает становление. Ирина Аристархова предлагает развернутый анализ понятия матрицы в истории метафизики. Так, матрица-матка от Платона до Деррида мыслилась как место-вместилище, предпринимались постоянные усилия этически и этимологически отделить понятие матрицы от связей с материнским. Эта операция имеет свою цену в исключении реальных матерей (матрицид/матереубийство) и замещении их роли гипертрофированым отцом, то есть «отцовской схемой» антропотеологической космологии. Согласно феминистской критике Люс Иригарей, если материнское становится местом, то оно не может быть замечено, и тогда бытие принадлежит отцу согласно его желанию и закону и происходит политическая подмена материнского – властным, конкретного – абстрактным. За матрицей остается только возможность становления из бесформенного. Эта бесформенность приобретает политический смысл в гетеросексуально понятой метафизике, выводящей женское\материнское за пределы политического права. Но при этом неявно сохраняются дополнительные значения матрицы как пластичность, гостеприимство (что признается Деррида), род и дом. Ирина Аристархова видит в этой серии абстракций (феминность, гостеприимство, место, матрица) выхолащивание материнской практики и политическое вытеснение матерей. Если эти понятия вновь обретают конкретный смысл и происхождение, то матрица должна пониматься не как пустота или хаос, но как производство заботы, гостеприимства для других, коммуникации. Тогда материнское понимается не как природная сущность, а как политическая и теоретическая сфера. И это прерывает ту неопределенную бездонность (пустоту), которую европейская метафизика определила для женского/материнского. Задачу прервать нерефлексивность и тавтологию «природа – это ее природа» поставила Люс Иригарей, начав разрабатывать символизацию женского.