Я возвращалась в кухню, вновь набирая номер, когда воздух сотряс раскат грома. Картины на стенах завибрировали. Свет замигал и погас, и у меня возникло кошмарное воспоминание о минутах, проведенных в ванной Баттон в обществе Анны. Я даже присела на одну из ступеней, но свет милостиво зажегся вновь. Сегодня вечером в атмосфере определенно что-то было. Что-то, не имеющее ничего общего с показаниями барометра или сожженными ионами.
– Есть ли вести от Джека? – спросила я, входя на кухню. Мать наливала суп из большой кастрюли в две неглубокие миски.
– Нет. Более того, он вообще не звонил мне сегодня.
– Можешь попробовать позвонить со своего телефона? Кажется, я не могу дозвониться до него по своему.
Столь резкая перемена моего настроения застала мать врасплох. Она вопросительно выгнула бровь и, ничего не говоря, взяла со стойки свой телефон и набрала номер. Я через всю комнату услышала пронзительный гудок и обратила внимание, что мать держит телефон подальше от уха.
– Должно быть, я неправильно набрала номер. – Она попробовала еще раз, и вновь безрезультатно.
Мы сели за стол. Перед каждой из нас стояла тарелка с супом, но ни мать, ни я не потянулись за ложкой.
– Что-то здесь не так, – сказала я.
Мать кивнула.
– Я тоже это чувствую. Мы ничего не сможем сделать, пока не узнаем больше, так что давай поедим, чтобы поддержать свои силы. У меня такое чувство, что они нам понадобятся.
Пока мы медленно ели, я поведала ей о своем разговоре с Ребеккой.
– Она сказала, что Хейзелл хочет, чтобы ты знала, что Баттон поступила правильно и что ты должна ее простить. Ты знаешь, что это значит?
Между изящными бровями матери пролегла складка.
– Нет. Когда я вернулась в Нью-Йорк, мы с Баттон остались в хороших отношениях. Ни обвинений, ни взаимных упреков, ни обид. Только дружба. Помню, я сказала, как благодарна ей за то, что она была со мной в то тяжелое время, когда я потеряла ребенка. Она не сделала ничего такого, за что мне нужно было бы ее прощать.
Я кивнула, чувствуя, что у меня пропал аппетит. Мой взгляд упал на телефон. Я взяла трубку и в очередной раз набрала номер Джека. В следующий миг раздался звонок в дверь. Мы обе вздрогнули. Взяв каждая по ребенку, мы вместе пошли открыть дверь и с удивлением обнаружили Нолу – со школьным рюкзаком, дорожной сумкой и всеми тремя собаками. Она повернулась, чтобы помахать машине у обочины, и я узнала миссис Хулихан, которая помахала нам в ответ.
Мы провели Нолу и ее компанию внутрь и подождали, когда она сбросит плащ, чтобы обнять ее.
– Папа еще не вернулся, и мы не смогли его найти. Миссис Хулихан не хотела оставлять меня одну в такую ночь, как сегодня, поэтому подвезла сюда. Мы пытались дозвониться до вас, чтобы предупредить, но ваши мобильники переадресовывали все наши звонки на голосовую почту.
Мы вернулись в кухню, и мать поставила перед Нолой тарелку супа. Я поместила младенцев в манеж, который мать поставила у стола, чтобы они не грызли щенков и наоборот. Нола взяла ложку, но выглядела рассеянной. Она покосилась на свой рюкзак, как будто желая убедиться, что он все еще там.
– Что случилось, Нола? – наконец спросила моя мать. – Ты переживаешь из-за отца?
– Да, но есть еще кое-что. – Забыв о минестроне, она отодвинула стул, достала рюкзак и, порывшись во внешнем кармане, вытащила конверт со сложенным листом почтовой бумаги. – Я возилась с той фотографией, которая появилась у меня на телефоне.
– С фотографией снежных шаров? – уточнила я.
– Ага. Я рано закончила домашнее задание и пыталась отвлечься от тревожных мыслей о папе. Я увеличила фотографию и распечатала ее, затем взяла блокнот и начала играть с буквами.
«Тебе следует слушать Сару», – вспомнила я слова Ребекки.
– Ты положила их в том порядке, в каком хотела Сара?
– Конечно. Надо быть слепым, чтобы не замечать, что у нее есть дар, или как вы его там называете. – Мы с Джинетт обменялись улыбками. – Во всяком случае, вы наверняка знаете эти словесные головоломки, в которых из каждого слова берется по букве и составляется новое слово? Я сделала это с каждой буквой всех семи названий городов в том порядке, в котором они были выстроены, используя сначала первые буквы, затем вторые и так далее, пока не получила осмысленную фразу.
Она открыла блокнот и перевернула его, чтобы показать нам.
– Первые буквы составили два слова. Все остальное было тарабарщиной.
Я уставилась на страницу с рядами букв, написанными четким почерком Нолы, затем задержала взгляд на первой строке: МАМАБОЛЬНА.
– Мама больна, – тихо сказала Джинетт, повторяя два слова, которые эхом отозвались в моей голове.
– Странно, да? – сказала Нола. – Учитывая, что именно Хейзелл была больна, и мы были почти уверены, что это пришло от нее.
– А если больна была Анна? – Я повернулась к матери.
– Нет. И я это точно знаю. Отменное здоровье всегда было предметом ее гордости. Она частенько говорила, что это великое счастье, что она настолько здорова, что может взять на себя заботу о дочери.