Гостиница

И той же любовью, даря беззащитность, опасно.

И Ветер боялся мгновенья распада на части.

Но Женщины светлое чудо он бережно ввысь устремлял над утесом,

Взирающим мрачно, как жертва уходит из пасти.

Увидев Оленя, застывшего грустным вопросом

Средь скал на вершине, завихрился Ветер, почувствовав горечь волненья

- Он помнил Его попирающим звездную россыпь...

И Женщину эту - застывшей на крупе оленьем,

И Вечную Тему Разлуки, безмолвно звучащую в бьющемся сердце...

Город... Себя у окна... Рядом - две женские тени...

И в этот момент позабыл о прекрасном соседстве.

Верней, о единстве, что стало соседством внезапно, как взрыв пробужденья,

Забыл о дыханьи, вдруг рухнув то ль в явь, то ли в бред свой...

И Женщина моросью пала на спину Оленя.

Тот вздрогнул, напрягся и с места сорвался, как камень, рождающий ветер В полете... И Ветер познал воскрешенье!..

И с ужасом вспомнил, что он за творенье в ответе!

И капли, что вниз растекались по шерсти, вмиг снова собрал воедино.

И мир помрачневший стал тотчас понятен и светел...

Олень же по скалам летел, как по склону лавина,

Свободно ударами звонких копыт попирая пространство и время,

И горы пред ним становились лесистой долиной,

И злаки от страха роняли созревшее семя...

А Женщина крепко держалась руками за ветви рогатой короны,

И ноги напрасно искали надежное стремя.

Встревожены Ветром, картаво ругались вороны...

И в плоть превращал нежный образ густеющий Ветер, препятствуя бегу, Боясь, как бы хлыст разрушенья творенья не тронул.

Сначала стал образ подобен летящему снегу,

Потом стал прозрачным, как лед, и настолько же хрупким... Но тело Оленя

Тепло излучая, дарило упругости негу...

И плоть ожила, хоть была неподвержена тленью.

Хлыст боли был первым, что встретила плоть в этом мире, а стон первым звуком,

Который так странно повсюду предшествует пенью.

И Ветер себя ощутил жертвой, загнанной в угол...

И радость иных ипостасей своих ощущая, вознесся над миром,

Возжаждав свободы и силы, спеша от недуга.

И ткнувшись в холодную стену громадной квартиры,

В которую звезды с тоски были вбиты по самую шляпку когда-то,

Он глянул в себя, иные найдя ориентиры:

Там мир треугольный в пространстве висел, виновато

Сверкая на солнце, как сыр у вороны украденный хитрой лисою.

Сферический сектор - к сферической ране заплата...

Укутанный воздухом, словно песчинка росою...

И светлая точка к вершине ползла по ребру, чуть заметно сверкая

Слезой, что в морщинах разлука искусно рисует.

А если слеза, то, скорей, не ползет, а стекает...

Куда?!.. Если Мрак окружает скрещенье трех линий бездонно и слепо.

Куда мы уходим, когда в нас любовь иссякает?..

И понял Поэт, что разлука с твореньем нелепа.

Что создано нами - вне времени нас продолжает, пока не погибнет.

А живо покуда - по образу тоже нас лепит...

И ветром опять он помчался к воскресшей Богине,

Желая спасти, уберечь и взлелеять...

И жаркая потная масса

Метнулась навстречу безумной упругостью линий

И хрипом, и потом, и болью пронизанной трассой...

Стеною стал вязкою Ветер пред грудью Оленя, и бег, замедляясь,

Стал поступью мягкой, как будто Олень только пасся.

Утих буйный Ветер... Наездница встала, шатаясь,

На ноги, руками держась за корону оленью, как дети за руку,

К скрещенью трех линий, не видя его, приближаясь...

И вдруг побежала, увидев речную излуку,

Как будто бы дома родного внезапно сверкнули открытые окна.

Почувствовал Ветер - творенье идет сквозь разлуку,

Легко обрывая приязни их юной волокна,

Послушная зову, который из мрака, коснувшись вершины, донесся.

Олень же стоял недвижимо... Глаза с поволокой

Застыв, как две точки тревожных за знаком вопроса,

Вослед ей смотрели покорно и мудро, исполнившись грусти извечной,

И трепетом вздохов в тиши ее провожали березы...

Стволы их светились в тени, как церковные свечи...

И радостно здешним казалось ее одеянье

То ль феи, живущей в цветах, то ль юной русалки достойно

Из утренних рос, из подземных ручьев, да из радужных нитей,

Из брызг водопада, из слез, из тумана дыханья,

Из жертвенных капель дождя, усмиривших пожар сухостоя,

Из вешней капели, из первых снежинок, из связи незримой событий...

Мимо речушка! И озеро - мимо!

Зов, что влечет ее неудержимо

Вовсе не слово, не стон и не песня,

Но ощущение: душно и тесно!

Пусть живописна вокруг несвобода,

Ласково солнце, чудесна погода

Душно и тесно, как в трюме тюремном!

Тошно, как будто на ложе гаремном!..

Узкой тропинкою вьется надежда

Между сомнений и слабостей между...

Лес за спиною, родник и поляна,

А впереди - лишь полоска тумана,

Да вездесущие сумки-бездонки...

Дверь - то ль из дерева, то ль из картонки

Точкой - у мира на самой вершине,

Точкой скрещенья трех граней, трех линий...

И содрогнулся от ужаса Ветер,

Вспомнив о некогда жившем Поэте:

Площадь... Гостиница... Женщина... Вечер...

Кто это чудо?!.. Мессия ль!.. Предтеча?..

В сумерках вянут отцветшие лица... Было ль все это?.. Ужель повторится?..

Или смешались концы и начала?..

Хлопнула дверь... Стало в мире печально...

Завыл горько Ветер и слету ударился в двери

В надежде прорваться, протиснуться иль просочиться.

Еще не умел он смиряться с такою потерей И вовсе не жаждал такому уменью учиться.