Гостинодворцы. Купеческая семейная сага

Его тянуло туда, к его дорогой Липе. Ему так много надо было сказать ей, предупредить ее о предстоящем смотре, поглядеть ей в ясные очи и уйти вполне успокоенным, что она его, только его одного любит и никогда никому, кроме него, не будет принадлежать.

А уйти было нельзя: надо было ждать приезда отца и его распоряжений относительно поездки на фабрику.

Сергей долго обдумывал, как дать весточку Липе, наконец засел за письменный столик и стал писать письмо.

Не успел он еще и окончить письма, как за дверью раздался голос Подворотнева.

– Можно войти, во всех отношениях?

– Пожалуйста! – обрадовался Сергей, торопливо запечатывая письмо. – Здравствуйте, добрый мой Аркадий Зиновьевич!

– С чудесным майским вечером, Сергей Афанасьич! – пожал старик протянутую руку и уселся в уголок.

– А вас сама судьба ко мне прислала! – усмехнулся Сергей. – Завтра утром я еду на фабрику, а мне нужно непременно доставить письмо одному человеку. Если бы вы были так добры, Аркадий Зиновьевич…

– С удовольствием доставлю, во всех отношениях! Кому именно?

– Алеевых вы знаете?

– Как же, как же-с… бывал прежде у них, – вздохнул Подворотнев, – компанию разделял…

– Вы дадите мне честное слово, Аркадий Зиновьевич, что вы никому не скажете о том, что я вам скажу?

– Даю-с, во всех отношениях, даю-с.

– Благодарю вас. Видите ли, в чем дело. Завтра утром вы отнесете вот эту книжку молодому Алееву.

– Сашеньке? Хорошо-с…

– Кланяйтесь ему и скажите, что я очень благодарю его за нее. Вместе с тем постарайтесь увидать Олимпиаду Сергеевну. Вы знаете ее?

– Липочку-с? Во всех отношениях…

– И передайте ей это письмо, но сделайте так, чтобы этого никто не видал.

Старик поднял брови и пристально посмотрел на Сергея.

– Передать-с, но… значит, это тайна, во всех отношениях?

– Тайна для других, но не для вас. Я привык вам верить, Аркадий Зиновьевич. Дело в том, что мы с Олимпиадой Сергеевной любим друг друга, а отец завтра едет смотреть ее для брата Ивана…

Подворотнев встал и зашагал по комнатке.

– Однако, Сергей Афанасьич, это того-с… во всех отношениях… давайте письмо… Скажите, какое стечение может произойти!.. Передам-с… Во всех отношениях, передам, поезжайте с Богом на фабрику…

Старик взял письмо, завернул его в газетную бумагу и бережно положил в боковой карман.

– Сергей Афанасьич, папаша приехал и вас требует! – проговорила горничная, появляясь в дверях.

Сергей торопливо застегнул сюртук и, пожав руку старику, бросился к отцу.

IV

На другой день Сергей рано утром уехал на фабрику.

Накануне вечером, получив различные инструкции от отца относительно этой поездки, он зашел проститься к матери.

Арина Петровна успокоила Сергея и, отпустив его, долго крестила вслед.

Сергею не спалось. Долго он ворочался на своей складной, походной, как он говорил, кровати, обдумывая беду, неожиданно разразившуюся над его головой. Мрачные картины рисовались его воображению. Он чувствовал сердцем, что его счастию пришел конец, что дорогая ему девушка станет женой его брата и что виновником его несчастия будет один только отец. Родной отец!

– Отец… Что я ему сделал? За что он хочет сделать меня несчастным? – вырвалось у него. Ему стало душно. Он открыл окно и жадно потянул ночной прохладный воздух.

В саду было темно. Только на темно-синем фоне неба, в которое словно вросли молчаливые купы деревьев, ярко горели звездочки, да на краю горизонта в молочной дымке плыл серп молодого месяца.

Сергей уставился на блестевшие в вышине звезды и погрузился в раздумье.

Очнулся он под утро. Торопливо умывшись, он быстро оделся и осторожно постучал к своему старому другу.

– Кто тут? – тихо спросил тот.

– Я, Аркадий Зиновьевич, Сергей.

– Скажите, – отворил тот дверь, – а я спросонья-то, во всех отношениях, и не разобрал вашего голоса.

Старик был в халате и ермолке, которую ему когда-то подарил на память приятель, казанский татарин, и которую он «худовласия ради» всегда надевал на ночь.

– Доброе утро, ангел мой, уезжаете?

– Уезжаю, Аркадий Зиновьевич.

– Давай бог путь скатертью, во всех отношениях, а мне, знаете, не поспалось.

– Я тоже плохо спал.

– То-то мне показалось, как будто окно отворилось. Нехорошо, ангел мой, едете, собираетесь в путь, а не спите…

– Не мог, вы знаете, что у меня на душе.

– Перемелется – мука будет, ангел мой, равнодушнее надо быть ко всему, во всех отношениях.

– Хорошо вам говорить, Аркадий Зиновьевич, вы дожили до таких лет, когда уже никакие душевные волнения человеку незнакомы…

– Трудно, знаете, это судить.

– И затем, любили ли вы когда-нибудь, как я?..

– Любил-с, во всех отношениях, любил-с! – усмехнулся старик и засунул руки в рукава халата.

Сергей сел и посмотрел с любопытством на Подворотнева.

– Простите, я не знаю почему, но этого никак не предполагал.

– Ничего-с. Наружность, знаете, бывает обманчива, во всех отношениях. Каюсь, любил, да еще как… чуть с ума не спятил-с.

– Вы, Аркадий Зиновьич?

– Я-с. Вон до чего дошел, три раза к проруби на Москве-реке подходил… Известно, глуп был, во всех отношениях, ну, и любил горячо, жарко, даже, можно сказать, и кого любил-то еще-с, – дуру-с.

– Как дуру?