Гостинодворцы. Купеческая семейная сага

– Пройдет ли? Ой, девка, послушайся матери… Погоди, я тебе сичас спирту принесу.

– Не надо, мамаша, я знаю, что и когда мне нужно делать.

– Ну, как знаешь, мне только, чтоб к вечеру ты здорова была.

– А что такое особенно вечером предстоит?

– А то, глупая, что к нам нонче хорошие гости приедут.

– Аршиновы?

– Да ты это откуда знаешь?

– Слышала.

– Ну тем и лучше, что слышала, а зачем приедут, не слыхала?

Липочка ничего не отвечала.

– Тебя глядеть. Старик Аршинов второго сына женить хочет, Ивана… Видала ты его где?

– Никогда.

– Говорят, уж оченно парень-то хороший: и умен, и почтителен…

– Это кто же говорит, мамаша?

– Отец.

– Ах, папаша! А другие что говорят?

– А до других мне ни до кого дела нет. Уж ежели отец такого о нем мнения, значит, счастливой ты навек будешь, лишь бы ему только пондравилась…

– Вы думаете?

Анна Ивановна посмотрела сбоку на дочь и нахмурилась.

– И что это у тебя, Липа, за манера такая с матерью говорить? Что это за глупый вопрос такой: вы думаете?.. Ничего я не думаю, да и не бабье вовсе это дело – думать… Коли отец намерен тебя за Аршинова выдать, значит, он лучше нас с тобой знает, счастлива ты будешь или нет…

– А если папаша ошибается?

– Отец? Что ты, что ты, перекрестись! – замахала на нее руками Анна Ивановна. – Да когда же это бывало, чтоб отец ошибался?

– Ах, мамаша! Для вас он – непогрешимый папа, а для меня такой же простой смертный, как и все.

– А ты это вольнодумство-то изволь выкинуть из головы, слышишь? Скажи, пожалуйста, какого духа набралась! Так этот дух-то, сударыня, и вышибить можно… Избави бог, ежели отец услышит такие слова…

– И пусть слышит, а замуж за Ивана Афанасьича я не пойду ни за что.

Анна Ивановна оторопела. Она похлопала глазами и закачала головой.

– То есть как же это не пойдешь? – спросила она, с удивлением смотря на дочь. – И отца, значит, не послушаешься?

– И не послушаюсь…

– С нами крестная сила! – совсем растерялась та. – Да как же это… да как ты смеешь, а? Да где это видано, чтоб дети своих родителей ослушивались? Господи! Впервой такие богопротивные слова от своего же порождения слышу…

– Мамаша, прежде всего скажите вы мне одно: человек я или вещь?

– Да что ты меня все глупыми вопросами сбить норовишь? Не глупее я тебя…

– Вы не хотите ответить мне, так я за вас отвечу. Я человек, а не вещь, и распоряжаться мною, как вещью, не имеет права никто…

– Даже родители?

– Даже родители…

– Да ты где же этакой закон вычитала, а?

– Таких законов, мамаша, не пишут. Они должны быть известны каждому человеку, уважающему человеческое достоинство в других…

– Совсем рехнулась, совсем! – замахала отчаянно Анна Ивановна на дочь. – Ну, Липа, смотри, быть тебе без косы сегодня…

– Вот ваши законы: насилие и деспотизм… Эти законы, мамаша, кажется, тоже нигде не писаны…

– Одурела, совсем одурела! – поднялась со стула Анна Ивановна. – С тобой, сударыня, я не сговорю, а ты вот попробуй с отцом поговори, он тебе и покажет твои законы… Господи, вот до чего я дожила!.. Дети начинают родителей учить… опомнись, Липа… эй, опомнись! Я с отцом век изжила и знаю его лучше тебя. Ты его детище, и его воля над тобой.

– Мама! А если я… люблю другого?

– Ты? Любишь?

– Люблю, мама, больше жизни люблю…

Анна Ивановна с испугу присела.

– Господи! – забормотала она. – Как же это я… да меня он живую в землю за это… ах, батюшки… Липа! – простонала Анна Ивановна. – Врешь ты… пугаешь только меня…

– Я никогда не лгала, мамаша… ах, если б вы только могли понять, что вы со мной делаете!

– Да как же ты так, а? Да как ты смела нас срамить?

– Чем? Разве сердце не вольно любить, кого хочет? И, наконец, разве это преступление, что я полюбила хорошего человека?

– Кого? Кого?

– Сережу, мама…

– Сердце мое чуяло. Недаром он к нам зачастил. Ах, голубчики, что же мне теперь делать-то? Постой!.. Дурь все это, Липа… Напустила ты на себя воображение, вот и все.

– Мама! Посмотри ты на меня…

– От книжек это вышло, глупая… читали вместе, ну и возмечтали… Ах, эти проклятые книжки! Недаром их так отец не любит… Врешь, мечта это все… мечта…

Анна Ивановна забегала по зале, комически всплескивая своими коротенькими полными ручками.

Воспитанная в традициях доброго старого времени, она никак не могла допустить, чтоб ее дочь, которую, кстати сказать, она видала только в антрактах между чаями да отдыхами, могла забыться до того, что влюбилась в первого встречного мальчишку.

Пуще же всего она «пугалась» не за дочь, которой в перспективе представлялась безрадостная жизнь с нелюбимым человеком, а за свою собственную шкуру, уже поотвыкшую от «выделки» такого дубильных дел мастера, каким был Сергей Спиридонович Алеев.

– Живую в землю зароет! Живую! – говорила она, бегая по зале, и чувствовала, как бегали у ней по спине мурашки в ожидании предстоящего «взыска». – И как это мне, дуре, в ум не пришло. Ходит балбес, книжку читает. Липа завсегда у Саши торчит, а мне хоть бы что!.. Ах, мало меня учил Спиридоныч, ох мало!..

Анна Ивановна подбежала к Липе и пытливо посмотрела на нее.

Липа сидела с опущенною на грудь головой и плакала.