Государь Иван Третий

Вернувшийся посланец доложил все архиепископу. Тот скрыл от московской стороны ответ великого князя, сказав только, что охранную грамоту он не дал. Ворота не отворялись. Князь понял, что ответа не дождаться, и приказал пушкарям открыть стрельбу. Новгородцы не предполагали, что у великого князя есть такая огненная мощь. Город разрушался на глазах. Московские сторонники с воплями двинулись к архиепископскому дворцу. Там уже находились посадник, тысяцкий, знатные бояре.

И вот архиепископ, посадник, тысяцкий, бояре, житные люди и присоединившийся к ним народ двинулись к воротам. Они тотчас распахнулись, и все пошли на поклон к великому князю, своему государю. Они упали перед ним на колени и просили прощения. Князь сказал им:

– Я, государь ваш, даю мир всем невинным, но… тот, кто возбуждал народ к неповиновению, ответит головой.

Все молча выслушали слова государя. Вдруг раздался голос:

– Давно пора!

Государь старался рассмотреть крикуна.

– Раз пора, так и будет! – был его ответ.

На протяжении всей дороги к храму Святой Софии народ торжественно приветствовал государя. Помолившись, он отправился в дом Ефима Медведева. А через некоторое время были схвачены пятьдесят главных врагов Москвы. А утром следующего дня государь уже знал, что Феофил и братья его были в заговоре. Владыку схватили и отправили в Москву, в Чудов монастырь. В это же утро было схвачено еще множество врагов. Более ста из них были казнены в тот же день. Много семей боярских и купеческих выслали в разные города Московии.

Вечером государь пригласил к себе воеводу Юрия Захарьина.

– Боярин, – проговорил он грубоватым голосом, – ни Стрига, ни князь Оболенский не справились здесь, позволив смутьянам и врагам нашим вновь оторвать Новгород от нашей земли. Ты остаешься моим наместником. Велю очистить город от… – Князь задумался, подбирая нужное слово.

– От заразы, – усмехнулся боярин.

– Вот! – обрадованно воскликнул князь и ткнул пальцем в его грудь. – Вот именно: от заразы. Рви ее с корнем.

– Не сомневайся, государь, – поклонился Юрий, – только думаю, рубить всем башки негоже.

Лицо князя переменилось.

– Что… жалость заговорила? А ты думаешь, попади мы им в руки, они бы по головке нас погладили? Да они землю нашу хотели порушить. Врагов на помощь звали. Эх ты… боярин! – в сердцах произнес он.

– Нет, государь, не жалость во мне говорит! Расчет. Многие из них люди деловые. На них и Новгородская земля держалась. Почему им на Московию не потрудиться где-нибудь в Ярославле, Владимире?

Лицо князя засветилось:

– А ты, боярин, пожалуй, прав. Пускай на нашу землицу потрудятся.

– Еще, государь, просьба. С владыкой не затягивай.

– Как вернусь в Москву, наперво, что сделаю – владыку сюда нового пришлю. А земли Феофиловы и его казну заберу.

– Правильно, государь.

Иван Васильевич обнял боярина, и они распрощались.

Каждый день из восточных ворот выходили обозы в сопровождении воинов, которые следовали на восток. Убитые горем сосланные умоляли стражу дать им проститься со стенами родного города. Но те были неумолимы. Не отвечали, куда их везут. Может, и не знали сами. Все это вызывало у многих тягостное настроение. Особенно у оставшихся родственников. И вот некоторые из них, сговорившись, решили убить наместника, видя в нем главного виновника расправы над их родственниками.

Свое черное дело заговорщики решили осуществить, когда наместник пойдет на рынок. Он часто бывал там. А ходил он туда не затем, чтобы что-то приобрести. Он интересовался ценами, которые держались на рынке. Они были стабильны, и это радовало Захарьина. Значит, жизнь не ухудшается. А это говорило о том, что новгородцы свыкаются с новой для них жизнью. Ходил же наместник короткой дорогой. Она пролегала через маленький проулок, который в старину назывался Кобыльим. Почему ему дали такое название, никто уж не помнил. Не помнили и то, что более ста лет тому назад здесь поселился прусс по имени Гланда Камбила, сын Девона, родоначальник Кобылов, Кошкиных, Захарьиных… и до Романовых. Частенько глаза Захарьина скользили по потемневшим, ставшими невзрачными, хоромам. Судьба привела его к родным пенатам. Да вот только никто ему об этом не сказал. Интересно, как бы он себя повел?

В этом темном глухом переулке враги Захарьина и задумали осуществить свое черное дело. Они долго высматривали его маршрут и заметили, что после нелегких судебных разбирательств он шел на рынок. А куда еще можно было пойти? Разве в кузню какого-нибудь умельца или к кожевникам, подышать «ароматом», несущимся из бочек. Бывал он и там. Но… рынок притягивал больше. Это был пульс города. Вначале он ходил со стражей. Но потом от нее отказался: «Пущай видят, что я ничего не боюсь. Город стал нашим».

– Воевода, – по-старому назвал его сотский, командовавший его стражей, – ты хотя бы сабельку возьми.

Тот подумал и сказал:

– А что, давай, может, и пригодится.