Государева крестница

Внутри пахло необычно, не так, как пахнет в жилье, — вроде как бы уксусом, и ещё дымком, но не обычным дровяным, а с горчинкой. Распахнулась ещё дверь, другая, и Настя очутилась в обширном покое с низко сбегающими к полу сводами, с большим посредине столом, за которым сидел в креслах тщедушный человек в немецком платье. Услышав, как за Настей, втолкнувши её внутрь, затворили дверь, человек обернулся, не вставая из-за стола. Настя не поверила своим глазам — перед ней был тот самый царский лекарь, что однажды летом приходил к тяте, а с нею позволил себе охальство.

— А-а-а, — заулыбался он, — добро пожаловать... сударыня Настасия Никитишна!

Настя от негодования едва не задохнулась.

— Так это ты, бесстыжий... шуточки со мной надумал шутить, — пропела она угрожающе, подбоченясь и раздувая ноздри. — Да знаешь ли, жаба ты некрещёная, что тебе будет за эдакое озорство — девиц умыкать?!

— Только не надо впадать в гнев, — ласково сказал лекарь. — Сие портит цвет лица, тебе же понадобится быть очень, очень красивой! Успокойся, и потом мы немного поговорим... Я имею сообщить тебе нечто весьма приятное, пока же окажи милость, скушай вот...

Он придвинул к себе шкатулку, откинул крышку и стал перебирать содержимое, низко нагнувшись над столом. Настя, уже не помня себя, бросила взгляд вокруг: рядом с дверью, на другом столе, поменьше, блестело начищенной медью нечто вроде шарообразной на ножке корзины с аршин в поперечнике, составленной из переплетённых обручей и дужек с мелкой на них цифирью и буковками.

— ...скушай вот пастилку, — продолжал лекарь, достав что-то из шкатулки и внимательно разглядывая, — и тебе станет совсем хорошо...

— А ты вот это скушай, паскудник! — крикнула Настя, схватив медную корзину, и со всего замаха обрушила её лекарю на голову. — Посмотрю-ко, станет ли хорошо тебе, люторское отродье!!

Армиллярная сфера, которую Настя невзначай избрала своим орудием возмездия, была сооружением прочным и довольно увесистым, но всю силу удара о Бомелиев череп приняли и, погнувшись, погасили обручи, сделанные из тонкой латуни.

Однако колдуну хватило и этого. Накануне дня, когда должен был осуществиться наконец издавна выношенный замысел, он плохо спал, нынче его вдруг стали одолевать непривычные сомнения, и к вечеру он совсем извёлся — беспричинно приходил в раздражение, вздрагивал от любого громкого звука, злился сам на себя. Снадобьями же собственного изготовления, которые лекарь в подобных случаях щедро рекомендовал своим пациентам, сам он никогда не пользовался, хорошо зная им цену.

От внезапного удара по затылку Бомелий сомлел тут же и, упав лицом на столешницу, сильно зашиб себе нос, хотя этого уже не почувствовал. Настя, сразив люторское отродье и ещё охваченная воинственным пылом, огляделась, с раздувающимися ноздрями, и сокрушила погнутой сферой какое-то сложное стеклянное сооружение, ощетиненное трубочками и загогулинами. Битое стекло обильно посыпалось на пол. Настя злорадно обернулась к лекарю — и испуганно ахнула, прижав ладонь к губам. Колдун лежал неподвижно, лицом вниз, а из-под его головы быстро расползалась по столешнице лужа крови.

— Лю-ди!! — заголосила Настя отчаянно, распахнув дверь. — Бежите сюда, кто там есть! Охти мне, я лекаря убила!!

Дальнейшее запомнилось лишь обрывками. Её стало трясти, потом в глазах потемнело, а очнулась она, когда вели куда-то, бережно поддерживая под локти (ещё хватило сообразительности удивиться, почему после содеянного смертоубийства ведут так, а не волокут со скрученными за спину руками); люди бегали взад и вперёд, прошмыгнул щуплый старичонка с огромным носом, подобно кривому огурцу нависшим над тощей бородёнкой, глянул безумно вытаращенным глазом, всплеснул руками и умчался, подбирая полы долгого не по росту азяма. Потом лежала где-то, похоже снова сомлевши. А очнулась от морозного ветерка, была глухая ночь, тихая и беззвёздная, её посадили в тот же возок, везли недолго, опять повели под локти — вверх по ступенькам, через безлюдные тихие покои в богатых коврах, с многоцветно мерцающими лампадами под образами в тёплом блеске золота и серебра...

Когда проснулась совсем, алое солнце било в скруглённые по верху окошки, глубоко ушедшие в расписанную травами и цветами стену. Настя огляделась вокруг, дивясь и ничего не понимая, где она, почему и было ли вечор всё то, что теперь то ли мерещилось, то ли вспоминалось как дурной сон, — запертый возок, и дальный вопль Онуфревны, и странный запах дыма и уксуса в лекаревых палатах... и сам он, головой в луже крови на столешнице! Но если она убила его, зашибла до смерти... то почему тогда здесь, а не в тюрьме, куда сажают злодеев?