Государева крестница

Настя потрогала себя, словно желая удостовериться, не продолжается ли сновидение и теперь. Она лежала на огромной кровати, пышно убранной, но не расстеленной на ночь, и одета была лишь в кортель[21], бывшие на ней вчера шубка и опашень исчезли, она не увидела их, обведя взглядом богато обставленный покой, — видимо, её раздели в другом месте, а потом привели сюда (этого она не помнила вовсе, — видимо, чем-то опоили).

Она сбросила ноги с кровати, села, потом встала неуверенно, придерживаясь за точёный винтом столбик навеса. За окном золотился резной, насквозь просвеченный солнцем гребень на крутой чешуйчатой кровле, дальше — из-за неё — блестели маковки и кресты какого-то храма. Она долго смотрела, прикусив губу, пытаясь припомнить, где могла видеть такую нарядную гребенчатую кровлю; потом отошла в красный угол и опустилась на колени.

...Особенно усердно молилась она сегодня Николе Угоднику, чтобы помог поскорее или хотя бы вразумил, дал понять, что же с ней такое творится! Что было вчера? И почему сегодня она здесь, в этих неведомо чьих кремлёвских палатах? Она ведь теперь вспомнила: видела такие кровли, когда тятя водил в кремль. Да по Москве, пожалуй, и негде было увидеть подобное в ином месте. Выходит, и та палата, где пахло дымом и уксусом, тоже неподалёку отсюда... Опять вспомнилось вчерашнее — во всех ужасающих подробностях, вплоть до старичка с неправдоподобным носом. «Господи, Господи, прости меня, окаянную, — исступлённо шептала она, кладя земные поклоны, — Господи Иисусе Христе Сыне Божий, по велицей милости твоея прости мне грех смертоубийства, я же не хотела...»

Но тут она сообразила, что сейчас впадает в не меньший грех, ибо позволяет себе лгать, стоя на молитве. Как же «не хотела» — нечаянно, что ли, зашибла лекаря? Да нет, хотела, ещё как хотела! И злорадство испытала, когда он от первого же удара ткнулся головой в стол, это уж только потом пришёл страх — когда увидела кровь... Как же теперь посмела лгать перед образами, Господи!

И немедля следом за убийственным осознанием содеянного кощунства последовало возмездие.

Скрипнула дверь, Настя обернулась — и, цепенея от ужаса, увидела, как в палату вступает он — вчерашний покойник. Она взвизгнула и, не поднимаясь с колен, попыталась отползти, окончательно запуталась в своей кортели и упала, пряча лицо в руки. Уползать было некуда, разве что под кровать, а это ли преграда для того, кто среди бела дня — даже ночи не дождавшись! — является с того света? Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его, яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси...

— Так страшен тебе мой вид? — любезно спросил выходец из преисподней. — Вчера, однако, ты страха не проявила, даже отвечала мне, я бы сказал, довольно... смело! Апропо, почему ты назвала меня некрещёной жабой? Жабой, натурально, считать можешь, это есть дело вкуса, но почему некрещёной? Заверяю тебя, я крещён! Неужто великий государь доверил бы иудею или магометанину печься о своём драгоценном здравии? Погляди на меня...

Почувствовав, как покойник коснулся её руки, Настя завизжала совсем уж истошно, но тут вдруг сообразила, что его-то рука не ледяная, какую положено иметь покойнику, а тёплая и живая, хотя и неприятно влажная на ощупь.

— Ты что, живой? — спросила она едва слышно.

— Вполне, — отозвался он. — А почему бы мне таковым не быть?

— Да я же тебя вечор убила! Забыл, што ль?

— Не обольщайся, дитя моё, колдуна — да ещё царского — так просто не убить. Ты хочешь напомнить, что ударила меня по голове неким предметом? О, это я помню! Ты, кстати, повредила ценный артефакт и уничтожила также иное оборудование на немалую сумму. Впрочем, не будем об этом! Вчера я от неожиданности ударился носом, и было некоторое кровотечение, но всё прошло.

— А сюда пошто меня привёз? Тятя о том знает ли?

— Отец, мне думается, уже знает, а привёз тебя не я. Ты привезена по велению великого государя...

— Пошто, спрашиваю! — крикнула Настя, поднявшись на ноги. — Это как по велению великого государя честная девица может, из храма идучи, похищена быть посреди Москвы? Ты ври, да не завирайся, оборотень проклятущий!

— Ах, как ты груба! В остальном же согласен, следовало предварительно известить об этом твоего почтенного отца, но тут что-то вышло не так. Думаю, гонец не имел времени доехать или заб... заблуждался в улицах. И ты не есть «похищенная», тебя доставили сюда со всем возможным решпектом, — льстиво продолжал лекарь. — Разве с тобой обходились грубо?

— Посмели бы! — Настя вскинула голову, но тут же вспомнила замкнутый снаружи возок. — А что в темень затолкали и замкнули, словно пса в конуре, — это каково? Да ты скажи прямо, не тяни кота за хвост, — пошто это государь имать меня велел?

— Его маестат желает, чтобы ты некое время побыла комнатной девушкой у государыни Марии Темрюковны.

Насте показалось, что она ослышалась.

— Я — комнатной девушкой? У государыни? Да я сроду тут не бывала, наверху-то, не знаю, как и ступить! У тяти спросились ли?!