Государева крестница

— Андрю-ю-ушенька, — пролепетала она, явно ещё не совсем проснувшись, стала приподниматься на локтях и вдруг ахнула — вскочила и села, опираясь одной рукой о подушку, а другую прижав к губам. — Ты — здесь?! Андрей!! Забери меня отсюда!

— Настенька, рыбонька моя, — он схватил её за плечи, сорвал с постели, прижимая к себе и покрывая поцелуями запрокинутое лицо, — заберу, касатушка, для того и пришёл, только тише! Он часто ли тут бывает?

— Кто, вурдалак? А ни разу не был, загнал вот нынче сюда, больше я его и не видела... Ты-то как вошёл?

— Батя дал ключ... После, рыбонька, после всё тебе расскажу, а сейчас уходим — не то, не ровен час...

Неслышно ступая по ковру, они вышли, Андрей старательно — троекратно в одну сторону, двукратно в другую — запер окованную дубовую дверь и подхватил Настю на руки.

— Ох, желанный ты мой, — простонала она, щекоча губами у него под ухом.

От неё пахло и привычно — ею, Настёной, — и непривычно, какими-то странными благовониями...

Дойдя до первой решётки, он осторожно опустил её на землю, замкнул замок и взял её за плечи:

— Настюша, сразу скажу, чтобы после этого не касаться... Ежели с тобой сделали что худое — не говори мне ничего, мне про то знать не надобно, ты для меня — знай всегда! — какая была, такой и осталась — чистая и непорочная...

— Андрюша!!

— Погоди! Я воевал, сама знаешь, на приступы ходил, когда город не сдавали добром, так что всякого повидал. И давно понял: коли женщина остаётся без защиты — что бы с нею ни сотворили, её вины в том нету, хотя иные по-другому судят, как, мол, далась и всякое такое...

— Да погоди же, Андрюша! — закричала Настя. — Как ты помыслить-то мог, неужто, случись что дурное, неужто ты живую бы меня нашёл?! Да я своими руками удавилась бы, коли меня б кто снасильничал! И раз уж про такое говорим, одно обещай: буде изловят нас — не отдавай им, греха на тебе не будет, ежели сам убьёшь, с собой же покончить — сам знаешь, на том свете не простится. Обещай мне это, Андрюшенька!

Он хотел ответить, но не смог: дыхание перехватило и голоса не стало; Андрей только покивал и, до боли прижимая её к себе, зарылся лицом в её волосы.

— Не думай такое, — выговорил с трудом, — Бог милостив, может, и не изловят... Идём, однако, каждый миг могут хватиться...

Перед наружной решёткой он пошарил по сторонам лучом фонаря, нашёл оставленный узел со скарбом, помог Насте обуться в валенки поверх башмаков, надеть тулупчик. Потом она воздела руки и он натянул на неё ряску с куколем, вторую надел сам. Юшка, когда вышли в сторожку, воззрился на Настю изумлённо.

— Экой ты, батька, несуразный, — сказал он, — мелкий, а поперёк себя ширше, и бороды не видать. Ты б, сотник, сказал загодя надрать шерсти с барана, такую соорудили бы бородищу, что любо-дорого, — до пупа б висела. Ну то что, уходим?

— Уходим, да. Перстень нашёл ли с кем послать?

— Есть там один ухарь — всю Москву ночью с закрытыми глазами пройдёт, и ни один решёточный его не приметит...

— Ну то возьми. — Андрей подал ему кольцо. — На палец налезет ли? Чтоб не утерял, не дай Бог...

— Авось налезет, а нет, так за щекой пронесёт... чай, не заглотает. Гаси фонарь, сотник, выходим...

Вышли, Юшка негромким посвистом скликал свою сарынь, потолковал с нею в сторонке, потом вереницей потянулись через лёд. Было не морозно, но к ночи слегка запуржило, за метелицей уже с левого берега не видать было не то что обеих стрельниц, но и навершья стены меж ними. Едва выбрались на Занеглименную сторону, неслышно — только кони пофыркивали, звякая удилами — подплыли низкие просторные розвальни; Юшка пошуршал соломой, велел ложиться в серёдке ближе, к передку.

— Мои позади сядут, с мушкетами, — мало ли, вдруг погоня, — сказал он. — А вас я холстиной покрою, больно уж вы приметны, чернецы. Метель метелью, а бережёного и Бог бережёт...

Андрей вытянулся подле Насти, Юшка накинул холст, стал подтыкать по краям.

— Слышь, сотник, ты там руки-то со своим попёнком особо не распускай... потому с духовным лицом блуд сотворить — оно грех вдвойне. Эдаким охальникам один путь в пекло, а там уж, сколь ни кайся, кара одна — за причинное место да на крюк...

— Гляди, тебя б за язык не подцепили. Так мы что, прямо на Можайск теперь?

— He-а, какой на хрен Можайск. Возле Новодевичьего заночуем, нам только заставу проскочить, там есть где укрыться...

— А проскочим?

— Да вроде договорено, — неопределённо ответил Юшка. — Бог милостив... К Можайску завтра ввечеру поспеете, я-то на Невель сразу подамся, поперёд вас...

— Боярин вроде говорил — ты туда поведёшь?

— Не, без меня доведут. Мне там загодя надо быть, гулящих этих поди ещё сыщи... Когда ненадобны, так они тут как тут, а как понадобятся, так с-под земли их не откопаешь...

Андрей не больно-то представлял себе эту затею с нападением гулящих людей на посольский обоз; но Годунов, обговоривший всё с Лурцыным, был уверен, что всё сойдёт как надо. Сани тронулись и быстро набрали ход, мягко раскачиваясь и изредка постукивая полозом о мёрзлый ухаб; Настя, неосязаемая сквозь надетый под ряску тулупчик, теснее прижалась к Андрею и прошептала: