Государева крестница

— Добро. Никитку топором палаческим не поганить, возьмёшь саблю... да проверь, чтобы наточена была как должно! И сам его срубишь. Не мешкайте там — я видеть хочу... Отвори окно!

Фрязина вывели скоро. Небольшая отгороженная площадка у крыльца, покрытая выпавшим за ночь снегом, была уже вся освещена солнцем, сияла до рези в глазах, и так же ярко пылал лазурным огнём нарядный, крытый василькового цвета атласом кафтан на плечах смертника. Иоанн, весь подавшись вперёд, смотрел не отрываясь, беззвучно шевелил губами. Наконец появился Скуратов, неся под мышкой вложенную в ножны саблю. Фрязина, взяв с обеих сторон за локти, принудили стать на колени, он широко перекрестился и опустил голову, круговым движением подальше выпростав шею из ворота.

Малюта отбросил пустые ножны, подошёл ближе, чуть отступил, примериваясь. Иоанн даже не уловил, как он замахнулся, — вспышкою полыхнул на солнце клинок, и обезглавленное тело, помедлив миг, осело наземь, заливая слепящую белизну алыми потоками.

Иоанн, ступая медленно и тяжело, вернулся к своему креслу, сел, низко согнувшись. Не поднял головы и когда вернулся Скуратов. Тот потоптался у порога, кашлянул.

— Чего тебе? — спросил Иоанн, не оборачиваясь.

— Государь, как велишь... с ним?

— Отпоют пущай... хоть у Николы Гостунского, и погребут пристойно. Гроб чтоб был как положено. Ступай!

— Государь, дозволь ещё слово...

— Ну?

— Я насчёт утеклецов этих. Тебе ведомо ли, что Ондрюшка Лобанов давно уж с ливонским посольством снюхался?

— Ведомо. Что с того?

— Государь, чую я, вот те крест, что затеяли они с посольскими вкупе за рубеж уйти, дозволь вслед моих людей послать...

— Не надо никого посылать, сумеют уйти — пущай уходят. Невелика потеря! Мне с кесарем свару затеять дороже обойдётся. Ступай, займись чем велено...

Посидев ещё, Иоанн подошёл к кивоту, опустился на колени и стал креститься, истово прижимая щепоть ко лбу.

— Упокой, Господи, душу новопреставленного раба Твоего Никиты, — шептал он, закрыв глаза, — яко благ и человеколюбец, милостив будь к нему на страшном Твоём судилище, прости ему все прегрешения его, вольные и невольные, словом, делом и помышлением, в ведении содеянные и в неведении...

18

Нападение случилось не доезжая Невеля, в глухом лесу, — злодеи выскочили с обеих сторон со свистом и гиканьем, кинулись резать постромки, кромсать кожи, которыми были увязаны сани с поклажей, стаскивать наземь отбивающихся всадников. В схватку вступила московская охрана: рейтарам посольского эскорта вообще не полагалось обнажать оружие по сю сторону границы; пристав, сопровождающий ливонцев от самой Москвы, велел им гнать к Невелю что есть духу — с шайкой управятся и без них. Оторвавшись от москвичей, пошли дальше на рысях и уже под самым городом подобрали в обоз двух чернецов.

Преследуя разбойную ватагу, охрана подзадержалась и к дому на рыночной площади Невеля, где посольство расположилось на ночёвку, подоспела уже под вечер. Лурцинг, пригласивший пристава отужинать вместе, посетовал, что и у них не обошлось без потерь: одному из рейтаров шальная пуля угодила в лицо и так рассадила нос и щёку, что бедняга чуть не изошёл кровью — лежит теперь весь перевязанный, и Бог весть, довезут ли его до Риги живым...

Едва не изошедший кровью солдат сидел в это время в одном из невельских шинков, успешно начав пропивать полученный за выполнение нарочитого задания аванс. Задание (переодеться в вольное платье, перейти рубеж под видом местного жителя и пробираться в Ригу своим ходом) было ему не в тягость — немец по крови, он был здешний уроженец, «рифлянт»[27], как их тут называют, и знал округу как свои пять пальцев. За это и был избран из прочих наёмников.

Наутро посольский поезд готовился в путь с сугубым тщанием. Хотя Невель после полоцкого похода и утратил значение порубежного города, ибо простирающиеся за ним литовские земли отошли к Москве, всё же это была Литва — край не полностью завоёванный и отнюдь не усмирённый. Невзирая на подписанное перемирие, там без конца дрались меж собой разные то ли шайки, то ли отряды, большинство коих не признавало власти ни царя Иоанна, ни великого гетмана Литвы Радзивилла Чёрного, ни короля Сигизмунда Августа. Орден в этой склочной войне участия не принимал и не держался ничьей стороны, к тому же шайки, даже из самых отпетых, не решались нападать на послов, чьи охранные грамоты были подписаны сильными мира сего. Поэтому московскому приставу велено было сопроводить ливонцев именно до Невеля, а там уж Бог им в помощь — авось доберутся...