Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Неудивительно, что «гримасы нэпа» (а иногда и сам протест против них) порождали у молодежи или «упадочнические» настроения, грубость, или увлечение «изячной жизнью» с выпивкой как ее естественным атрибутом. В молодежной публицистике тех лет с тревогой говорилось о грубости и пошлости в отношениях, проявлениях шовинизма, пьянстве, хулиганстве и прочих негативных явлениях^{480}. С другой стороны, неприятие «мещанского» быта приводило в иных случаях к стремлению «отменить» многие обычные нормы человеческого общежития. «Где написано, что партиец может иметь только одну жену, а не несколько?» — интересовался один комсомольский работник. Другой полагал, что застолье является необходимым условием общественной работы: «Я пью — я не теряю связи с массами!» Многие брали пример со старших товарищей: «Раз пьют партийцы, то нам и подавно пить можно»^{481}.

Пьянство, половая разнузданность, антисемитизм, хулиганство живо обсуждались в прессе тех лет. Но нередко публицистическая яркость и острота оборачивались поверхностными выводами о «мелкобуржуазном влиянии» нэповской среды, безосновательном «упадничестве» или влиянии «варварской культуры деревни».

Истинные причины были сложнее: колоссальный социокультурный переворот в обществе, гражданская война и быстрая смена «генеральной линии» — от скорой победы всемирной революции до нэповской «реставрации» не могли не сместить привычные традиционные представления о системе общественных ценностей и норм поведения. Дискредитация достаточно тонкого в российских условиях слоя старой интеллигенции, систематическая борьба с «пережитками» буржуазного быта (галстуками, модами, танцами и пр.) порождали не только энтузиазм и нравственную чистоту Павки Корчагина, но и их антиподы. «Увлечение галстуком для рабочего будет похуже пристрастия к водке», — утверждали авторы писем в редакцию Комсомольской правды.

На бытовом уровне «революционная» прямота и бескомпромиссность оборачивались хамством, отрицание старой школы и интеллектуальной культуры — полуграмотным «комчванством», презрение к «буржуйскому» обиходу — утверждением худшего типа бытовой культуры в духе городских мастеровых начала XX века с их набором трактирных развлечений. «Как тут не запьянствовать, — рассуждали многие «новые рабочие» 20-х гг. — И музеи содержать, и театры содержать, и буржуазию содержать, и всех дармоедов содержать, и все мы, рабочие, должны содержать?»^{482}

Сельский молодняк, перебираясь на промышленные предприятия и стройки города, быстро отрывался от традиционного деревенского уклада с его контролем общественного мнения, но куда медленнее усваивал иной образ жизни, нередко воспринимавшийся им как чуждый не только с бытовой, но и с «классовой» точки зрения. Альтернативой трудному пути приобщения к культурным ценностям были «брюки клеш», кино, пивные, приблатненное (но отнюдь не «контрреволюционное», а свое «в доску») уличное общество со своим кодексом понятий и нормами поведения.

Скорейшему формированию «нового человека» препятствовали и неустроенность коммунальных квартир или рабочих общежитий, низкий жизненный уровень, безработица, бьющие в глаза противоречия нэповской России. Эти условия порождали отмеченный в литературе тех лет рост молодежной преступности под «идейным» соусом: создание антисемитских групп русского комсомола или развлечений под лозунгом «Взять девчурок на коммуну»!^{483}

В 20-х гг. явственно обозначился вполне определенный тип парня городских окраин, для которого пьяный кураж, хулиганство, неуважение к общепринятым нормам поведения становились своеобразной компенсацией его низкого культурного уровня и который в то же время быстро и без особого разбора усваивал далеко не лучшие ценности «изячной жизни» по ее бульварным образцам.

Блестящим выражением такого социального типа стал «бывший партиец» Пьер Скрипкин — «Клоп» Маяковского и дальний родственник горьковских персонажей, но в новых условиях весьма гордый незапятнанным пролетарским происхождением:

«Присыпкин. Товарищ Баян, я за свои деньги требую, чтобы была красная свадьба и никаких богов!. Понял?