Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Еще более удручающими выглядели расчеты другого американского специалиста — профессора Б. Сегала: к 1985 г. расходы советской семьи на алкоголь составляли 21 % ее бюджета — намного больше, чем до революции! Что же касается общих экономических потерь, связанных с пьянством (производственный брак, преждевременная смерть, преступность, расходы на лечение и т. д.), то они, по его мнению, лишь за один мирный и сравнительно благополучный 1970 г. обошлись стране в 200 Млрд рублей. К середине 80-х гг. этот показатель составлял уже 500 млрд рублей, что превышало сумму советского государственного бюджета. Для сравнения можно указать, что (по тем же данным) аналогичные американские экономическое потери составляли всего 1/7 часть советских.

На форму и содержание новой антиалкогольной кампании повлияла и неудачная попытка в короткий срок изменить сложившуюся структуру алкогольного потребления, предусмотренная помянутыми выше директивами 1972 г. Абсолютный рост потребления вина и пива никак не отразился на таком же росте потребления водки. Неудивительно поэтому, что при отсутствии научно обоснованных представлений о путях и средствах борьбы с пьянством на первый план вновь стали выдвигаться административные методы.

На страницах периодических изданий 80-х гг. можно было, как и за 50 лет до этого, прочитать, что провал американского «сухого закона» нам не указ: «Не удавшееся в мире капитализма непременно удастся в мире социализма, поскольку никаких корней советское пьянство не имеет и представляет собой только распущенность, только вредную привычку»^{617}. В итоге новые противоалкогольные меры были направлены на утверждение абсолютной трезвости, а сама идея «культурного потребления» была предана в 1985 г. анафеме. Справедливости ради надо заметить, что научная норма «умеренного» или «культурного» потребления спиртного до сих пор не поддается точному определению и на этот счет высказываются самые разноречивые суждения^{618}.

Наконец, возможно, что перестройка началась с «трезвенного» постановления именно потому, что эта мера была к тому времени наиболее подготовленной. Еще в 1983 г. были внесены изменения в «Основы законодательства о труде»: отныне появление на рабочем месте в нетрезвом виде стало самостоятельным основанием для увольнения. В то же время идея борьбы за трезвость появилась и в нарождавшемся общественном движении. В 1984 г. общество «Память» выдвинуло лозунг «Трезвость — норма жизни», а по рукам стал ходить подготовленный Ф. Г. Угловым и А. Ждановым доклад, где главными виновниками алкоголизации («сионистского алкогеноцида русского народа») были объявлены сионисты, троцкисты и прочие агенты мирового империализма.

Во всяком случае, потребность в эффективной идеологической акции была у нового руководства велика, а серьезные экономические и политические реформы требовали не в пример более глубокой разработки и не могли не вызывать в правящем кругу опасений. Активный сторонник антиалкогольной кампании Егор Кузьмич Лигачев (секретарь ЦК КПСС с декабря 1983 г.) главным ее инициатором называл члена Политбюро и председателя комитета партийного контроля М. С. Соломенцева, в аппарате которого и готовились соответствующие документы еще задолго до мая 1985 г. По признанию бывшего заместителя Соломенцева П. Я. Слезко, началу кампании предшествовала двухлетняя работа и даже обсуждение проектов итоговых документов в трудовых коллективах с непременным учетом пожеланий трудящихся^{619}.

Итак, «наверху» проблему обсуждали и даже экспериментировали. По воспоминаниям члена комиссии Политбюро по борьбе с алкоголизмом Н. К. Байбакова, он вместе с тогдашним главой правительства Н. И. Рыжковым лично исследовал свойства «каприма» — биологически активного вещества, снижающего токсичность алкоголя: «Вдвоем опорожнили бутылку водки с капримом, закусив лишь яблоком. Домой уехали навеселе». Затем эксперимент был продолжен уже в масштабах Магаданской области и привел, по словам того же Байбакова, к сокращению продажи водки по причине отсутствия необходимости опохмеляться^{620}.