Государевы конюхи

Рука вцепилась сзади в его плечо, крепкая рука, и, еще не понимая, что это означает, но ожидая неприятностей, парень резко крутанулся влево, ударяя левым локтем позади себя. Локоть угодил в мягкое, и тут же раздался выстрел. Данилка отскочил и увидел, как с ревом падает наземь огромная черная туша.

— Попался! — заорал он. — Ах ты, песья лодыга!

И тут же раздался хруст — это Семейка с Тимофеем выбрались из своего укрытия. Да что выбрались — птицами вылетели, тетеревами!

Данилка уже понял, что на траве барахтаются двое, оба в черном. Понять, который из них Абрам Петрович, а который — медведище, было невозможно.

Вдруг в полоске света мелькнуло лицо кладознатца.

Стало быть, вторая голова, и второе тулово при ней, были не его!

Парень нагнулся и собрался уж ткнуть засапожником, спасая Абрама Петровича от неминучей смерти.

— Стой! Стой, орясина здоровая! — заорал Тимофей.

Семейка же, оказавшийся быстрее товарища, кинулся на колени, запустил руки в черную кучу и что-то там такое сотворил. Раздался дурной вопль, куча распалась. Семейка продолжал удерживать орущего человека, а второй откатился и встал на колени.

— Да ты что?! — изумился Данилка. — Не он!..

— Он, он! — подтвердил Тимофей. — Твой-то Абрам Петрович тебя же и норовил зарезать! Ножиком промеж лопаток-то! Мы видели, да этот добрый человек нас опередил.

Кладознатец выдохся орать, а может, Семейка ослабил хватку. Наступила тишина.

— В ноги ему поклонись, свет, — негромко посоветовал Семейка. — Он-то тебя и спас.

Медведище тем временем встал.

Благодарности пока что, сгоряча, Данилка к нему не испытывал.

— Ты кто таков? — спросил сердито. — Чего по лесам шастаешь да к мертвым телам прицениваешься?

— А Быком люди кличут, — охотно сообщил спаситель.

— Я тебя, Быка, знаю! Ты вор, еретик, душегубец! — заорал вдруг Абрам Петрович.

Семейка преспокойно выдернул клок травы и сунул его кладознатцу в открытый рот вместе с землей и с корнями.

Тимофей поднял с земли фонарь и поднес его к лицу медведища.

— А ведь и я тебя, дядя, знаю! — воскликнул он, вглядевшись в то, что можно было вообще увидеть на лице Быка между дикой бородой, невозможной величины усами, бровями шириной в палец и шапкой спутанных волос. — Ты к нам на Хорошевскую конюшню за жеребячьим семенем приходил — помнишь? Ты — ведун, корневщик!

И отошел подальше, чтобы общением с таким еретиком не оскоромиться.

Услышав про такой товар, Данилка изумился — и клад, и все убийства у него из головы на миг вылетели.

— Было дело, — согласился Бык.

— Ну и как — получил ты то семя? — спросил он.

— Я с конюхом сговорился, с Пахомкой, что ли, да он меня обманул.

Из темноты вышел со своей удивительной пистолью Деревнин. Дуло дымилось, а рукоять он держал так, чтобы при нужде удобно замахнуться бердышом.

— Как — обманул? Тебя, пожалуй, обманешь! Долго после того не проживешь! — развеселился Семейка, продолжая удерживать кладознатца.

— Не поранил? — спросил корневщика подьячий. — Черт бы вас разобрал, когда вы сцепились!

— Невелика беда, царапнул. Я травки нажую, приложу, зарастет как на собаке, — беспечно отвечал Бык, и, глядя на него, можно было таки подумать, что для него не только что пистольная пуля, но и граната, новое государево увлечение, доверенное Приказу тайных дел для испытаний, будет не опаснее яблочного огрызка.

— Вот, вот, толкуйте еще с еретиком! — буркнул Тимофей. — Потом тысячу поклонов бить придется, чтобы от скверны очиститься…

— Я его просил — собрать семя от такого жеребца, что в первый раз на кобыле сидку сделал, — сказал Данилке Бык. — И я бы на том семени, с землей его смешав, некое растение посадил. Если его правильно вырастить и съесть, оно мужской силы прибавляет. А тот ваш Пахомка принести-то принес! Да не то! И я месяца с два огородничал! Да только вырасти-то выросло, а нужного проку не вынесло! Хорошо, я сперва не на другом, а на себе попробовал. Жевать — так челюсти сводит и кишки узлом завязываются, а проку — чуть! Как было, так и осталось.

— Хорошо бы оно тебя вовсе без мужской силы оставило! — встрял очень недовольный скоромной беседой Тимофей.

— И такие травы имеются, — наконец-то соблаговолил ответить ему Бык. — Гляди, как бы тебя-то кто ими не попотчевал…

— Долго мне на карачках-то сидеть, пока вы про жеребячье семя толкуете? — осведомился Семейка.

— Гаврила Михайлович, тебе бы у него сказку-то отобрать! — посоветовал Тимофей. — Парня-то он спас, а сам что за птица — непонятно!

— Я Земского приказа подьячий Деревнин, — строго сказал тот. — Кто таков? Чем промышляешь? Для чего ночью в лесу оказался?

— Бык я, меня на Москве многие знают, — отвечал медведище. — Ремесло мое, сам понимаешь, ведовское. А за тем Абрамкой потому следить стал, что ученика он у меня увел. Толковый был паренек, а травы сами ему в руки давались. И сошелся он случайно с тем Абрамкой, и после в голове у него одни клады были. Я ему толковал — брось, Андрейка, он тебе голову морочит! Видывал я дураков, что всю жизнь о золоте мечтали, грамотками с тарабарщиной какими-то трясли, с лопатой в обнимку спали — да и помирали в убогом доме. Он же упрям оказался…