Государевы конюхи

— Вот так, как я! — Богдаш скинул на утоптанный снег с плеч тулупчик, сжал кулаки и выставил их перед собой вплотную к груди. Чуть расставил крепкие длинные ноги, поднялся на носки и, словно пробуя, надежна ли под ним земля, стал легонько покачиваться.

Данила проделал то же самое. Качаться-то ему было не привыкать — всякий раз, как разволнуется, лицо парень делал каменное, за лицом-то следить уж наладился, но непослушное тело было — как сосна в бурю, и не раз уж Семейка, хлопнув по плечу, предупреждал, что этак и грохнуться недолго.

— Вот так и колыхаться? — спросил он. — А коли ударят — так я и с копыт долой?

— Коли дурак, так и долой! — согласился Богдаш. — Стоять надо не крепко, а остойчиво. Вот тех-то, кто стоит крепко, и бьют! И не говори — колыханье, говори — свиль. Сумеешь свилиться — удар пропустишь мимо и сам ударишь. Понял?

— Понял! — уверенно отвечал Данила. Хотя на самом деле до понимания было далековато…

— Тогда бей меня! Бей, не бойся!

Данила, чуть склонив голову набок, смотрел на него, решая, как быть.

И дед Акишев, и Тимофей, и Семейка, и давний дружок Ваня, даже ведомый питух Родька Анофриев, даже его здоровенные братцы двоюродные, Никишка с Гришкой, — все в один голос радостно твердили, что Данила принялся матереть, плечи отрастил, силы немереной накопил! Как же с такой силищей — да товарища треснуть? Ведь и повредить недолго?..

— Ну, до морковкина заговенья мне дожидаться?

Данила ткнул кулаком, попал в плечо, Богдаш устоял. Еще бы не устоять — и четверти силы в удар не было вложено.

— И это все? Мало каши ел, шляхтич! Голос, видать, — что в тереме, а душа — что в венике! Тебя, гляжу, плевком перешибешь!

Богдаш задирал Данилу откровенно, еще не со злостью, как это за ним водилось, но и до злости уж было недалеко.

— Ох, допросился… — проворчал Данила, мысленно снимая с себя всякую ответственность, и с разворота, во всю дурь, вбил было кулак в Желвакову грудь…

Но груди под кулаком как-то не случилось. Удар рухнул в пустоту, собственный кулак поволок тело за собой, Данила невольно шагнул вперед, чтобы удержаться на ногах.

Что-то упругое захлестнуло ему горло, под колено пришелся жесткий удар, глаза невольно зажмурились — и тут же незримая сила закрутила и швырнула в снег.

Данила кое-что все же умел — немедленно откатился, собрался и уже стоял на одном колене, когда услышал издевательский смех Желвака:

— Эх, хорош бы день, да некого бить!

— Да будет тебе, Богдаш! — раздался голос Семейки. — Он-то в ярость придет и оглоблей тебя благословит! И не увернешься.

Конюх стоял с вилами в руках, как вышел из конюшни — в одной рубахе.

— Для него же, для дурака, стараюсь! — крикнул Богдаш. — Что — в схватке его по головке гладить будут? Еще и не то услышит! Тебя, что ли, по головке гладили? Тимофея? Не лезь, Семейка! Он драться хочет? Так и будет драться, а не кровавые сопли на кулак мотать!

Данила встал.

— Уйди, Семейка, — попросил негромко. — Богдаш прав. Пусть учит, как знает.

— Ого! — отвечал Богдаш. — Семейка, останься!

Тот усмехнулся, татарское лицо пошло мелкими морщинками.

— Экие вы оба петухи! Ин ладно, пойду.

И пошел себе на конюшню, сутулясь и привычно косолапя, вилы за собой волоча. Коли не знать, каков в деле, — так ведь и обмануться можно…

— Вставай, как я, — велел тогда Богдаш. — Ты как меня двинуть хотел? С силищей! Да тупо! Как бык бодаться лезет. Что стоишь, как деревянный? Не тужься — не рожаешь! Ноги расслабь, присогни! Подрагивай на ногах-то! И плечи расслабь… Тьфу…

Богдан уронил руки, и они закачались, словно две толстые веревки.

— Сделай так! Чтобы — как не твои. И плечо чтобы как не твое. Чуешь? Словно тебя растребушили и тряпками набили. А теперь становись как надобно. Кулаки сжимай, а плечи расслабь!

Сам Богдаш, встав в стойку, опасно покачивался, от пояса вверх — словно у него все ходуном ходило.

Данила попробовал сделать так же. Богдаш рассмеялся.

— Ты как плясовой медведь, право! И старается, бедный, а все не как человек! Да ты не горюй, это не сразу дается. Уж чему-чему, а свили я тебя обучу. Вот хочу я тебя в грудь ударить — ты что делаешь?

— Первый бью, — сразу отвечал Данила. — Я же вижу, что хочешь ударить.

Богдаш хмыкнул.

— Три способа есть. Когда стенка на стенку, то и у тебя правая для удара занесена, и у меня. Так что я бью, ты мою руку на свою левую принимаешь и тут же сам бьешь. Второй способ… Ну, он для нас не годится. Это когда удар просто на себя принимаешь и стоишь, не шелохнувшись. Это втрое тяжелее нужно быть, а жирного конюха с Аргамачьих конюшен в тычки погонят. А третий — чуть скрутиться и удар мимо себя пустить. Вот этот способ нам и нужен! Ну-ка, ударь еще! Да не бойся — не обижу!

Данила ткнул кулаком прямо в середину Желваковой груди, прикрытой кулаками. Желвак, стоя как вкопанный, развернулся влево, так что кулак Данилы только скользнул по зипуну, и, почти одновременно выставив локоть, отвел Данилину руку в сторону.

Проделал он все это неторопливо — чтобы товарищ смог все разглядеть и понять.