Государи и кочевники. Перелом

— Как чувствует себя королева Англии? — спросил Махтумкули, вызвав недоумение и в то же время брезгливую улыбку у Стюарта.

— Спасибо, она в превосходном здравии и шлет вам свой нижайший поклон, — быстро нашелся Стюарт.

— Нет ли каких-нибудь бумаг от вашей королевы? — вновь спросил Махтумкули.

— Будут, господин хан, — пообещал Стюарт, — но для этого надо вам помириться с каджарами Насретдин-шаха. Сэр О.’Донован, находясь здесь, имел честь довести до сведения всех ханов, что каджарские власти готовы принять в свое подданство Мерв.

Англичанин сразу же заговорил о самом важном, и в беседу мгновенно включился ишан.

— Господин полковник, — сказал он, — наш друг О’Донован оставил нам бумагу наместника Хорасана, но кое-кому показалось, что наместник — это не сам шах. Наш Махтумкули тоже хотел бы видеть у себя бумагу самого шаха.

— Ишан, мне не нужны никакие шахские бумаги, о чем вы говорите? — вспылил Махтумкули. — Ни шаху, ни хорасанскому наместнику текинцы служить не будут. Горе, которое они принесли туркменскому народу, нельзя забыть. И разве о шахе вели мы разговор, когда жили в Геок-Тепе? Разве не вы, Стюарт, обещали после разгрома Скобелева создать отдельный текинский полк, который будет подчиняться самой королеве Англии? Вы всем обещали офицерские чины и целые чувалы золота. Теперь вы заговорили о подчинении каджарским властям. Текинцы не могут валяться в ногах у шаха, с которым они воюют столько, сколько существует мироздание!

— Милый хан, — вкрадчиво сказал Аббас, — но каджары все-таки мусульмане. Они, как и мы, исповедуют ислам и живут по Корану.

— Давайте будем оценивать добро и зло по содеянному, — сказал Махтумкули. — Каджары беспрерывно нападают, убивают, угоняют в рабство туркмен. Русские беспрерывно просят: покупайте у нас хлеб, гвозди и мануфактуру. Русские не помнят зла. Они даже Тыкму оставили в живых!

— Милый хан, но это же русская хитрость! — усмехнулся Стюарт. — Мы знаем, что они не тронули Тыкму и дали ему майорские погоны. Мы знаем и о том, что недавно Тыкма побывал здесь и склонял вас вернуться в Ахал. Хан, но вы подумали, почему он так старается? Нет, вы не подумали. И ваш учитель, ишан, не догадался. А я вам сейчас открою секрет. Известно ли вам, уважаемые, что сын Тыкмы находится в Петербурге?

— Да, известно, — ответил ишан, в то время как Махтумкули весь подался вперед, слушая англичанина.

— Он находится у царя заложником, — продолжал Стюарт. — Царь отдаст его сердару лишь тогда, когда Тыкма привезет царю одного знатного человека. Ради того, чтобы спасти сына, Тыкма пообещал привезти в Петербург вас, Махтумкули!

— Да, это похоже на сердара, — согласился ишан, а молодой хан побледнел и заерзал в подушках.

— Советую вам, Махтумкули, подумать о подданстве шаху Насретдину, — сказал Стюарт.

Махтумкули засопел, занервничал, затем вскочил на ноги и убежал из комнаты.

— Все вы одинаковые, проклятые гяуры! — закричал, удаляясь. — И англичане, и русские! Я не хочу никого! Пусть убираются от меня вон!

Тотчас с айвана донесся успокаивающий голос Гюльджемал. И Омар сказал:

— Ничего, с ним это бывает…

VI

В Асхабаде на Горке каждый день гремел пушечный выстрел: столица новой Закаспийской области напоминала окружающему миру о своем существовании.

Пушка подсказывала новым властям о том, что надо строить, и вокруг Горки силами солдатских батальонов и тысяч дехкан, включившихся в деловую жизнь, поднимались дома.

Появилось здание военно-народного управления. Закладывался фундамент госпиталя, городской гимназии, почты, телеграфа, аптеки. Персидские купцы, хлынувшие из-за гор на асхабадский рынок, поставили огромный караван-сарай со двором и обнесли его дувалом. Появились первые улицы: Базарная, Торговая, Офицерская, Топографская…

Из пригорода Кеши вошел в Асхабад первый русский караван московского купца Коншина. Более пятисот верблюдов, нагруженных вьюками, заняли всю Скобелевскую площадь и прилегающие к ней улицы.

Начальник области, генерал Рерберг, только что вселился со штабом в новое здание. Окнами оно выходило на площадь, и теперь генерал, направляясь в штаб, объезжал косяки разгуливающих по Асхабаду верблюдов. "Ну, анафемы, вы у меня попляшете! — грозил неизвестно кому Рерберг. — Безобразие, понимаешь!" Иногда за верблюдов доставалось первому попавшемуся под руку офицеру или чиновнику, но чаще других — капитану Студитскому. "Вот она, ваша антисанитария, — говорил Рерберг. — Как тут не быть заразе?! Одних мух — миллиард целый!"