Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Вечером 21 июля я обедал в британском посольстве с сэром Артуром Никольсоном (ныне лорд Карнок), чье имя часто будет появляться в следующих главах этой книги. Одним из немногих гостей был сэр Дональд Меккензи Уоллес, который сделал блестящую карьеру как корреспондент газеты „Таймс“ во время Русско-турецкой войны и который в это время был дипломатическим корреспондентом этой большой английской газеты. Он считался в Англии величайшим авторитетом в русских делах и написал замечательную книгу о России. Он свободно говорил по-русски, так как жил в одной из центральных губерний России в семье сельского священника. Он имел знакомства во всех классах русского общества, и, когда император Николай, в то время еще наследник престола, совершал свое большое путешествие на Восток, сэр Дональд Уоллес был приставлен к его особе английским правительством во время пребывания императора в Индии.

Таким образом, он был лично известен императору, который относился к нему с таким уважением, что король Эдуард VII решил послать его в описываемое мною время с конфиденциальной миссией в Петербург. Миссия заключалась в том, чтобы ознакомиться с внутренним положением России, которое причиняло много беспокойства в Лондоне, и служить в качестве советника сэра Артура Никольсона, который был недавно назначен на свой пост и не был еще aucourant⁴ положения вещей в России. Сэр Дональд выполнял эту работу с большим умом и тактом. Он был принят на аудиенции императором, которому он рассказал с полной откровенностью свои наблюдения, стремясь поддержать позицию умеренных либералов. Я часто беседовал с ним и, так как мы держались одного и того же мнения относительно умеренного либерального движения, рассчитывая на его скромность, сообщал ему о своих переговорах по вопросу об образовании коалиционного кабинета.

Когда мы беседовали с ним после обеда на балконе посольства, откуда открывался великолепный вид на Неву, сэр Дональд заметил мое дурное настроение, вызванное гибелью моих надежд, и просил осведомить его о положении вещей. Я не пытался скрывать от него события, которые приняли столь несчастливый поворот, но ничего не сказал ему о том, что ожидается завтра. В этот момент к нам подошел сэр Артур Никольсон, который спросил меня, какова истинная причина полученного им в тот день циркуляра. Не имея права говорить правду, я ответил, что правительство имеет основания ожидать серьезных беспорядков, но что сэру Никольсону нет нужды бояться за безопасность своего посольства.

Из британского посольства я отправился вдоль по набережной к резиденции Горемыкина, где члены Совета министров ожидали его возвращения из Петергофа. Там я нашел всех членов Совета министров, исключая Столыпина, который оставался в Министерстве внутренних дел, чтобы сделать необходимые приготовления для coup de force⁵, ожидавшегося завтра.

Ожидая возвращения Горемыкина, Совет министров обсуждал мелкие обыденные дела, и наконец к полуночи мы услышали звонок, возвещавший о прибытии председателя Совета министров. И тотчас же в раме двери мы увидели его фигуру, поистине наиболее типичную для бюрократа. Приняв придворный вид прямо с порога, он обратился к нам по-французски со следующей фразой, которая, несомненно, была подготовлена заранее с величайшей заботой: „Eh bien, messieurs,je vous dirai comme Madame de Sevigne apprenant a sa fille le mariaga secret de Louis XIV: Je vous le donne en cent, je vous le donne en mille, devinez ce qui se passe“⁶.

Услышав это, я почувствовал слабую надежду, что предполагаемый роспуск Думы отвергнут императором, но моя надежда не оправдалась.

Позабавившись некоторое время нашим недоумением, Горемыкин заявил, что он имеет в своем портфеле указ о роспуске, подписанный императором, но что в то же самое время его величество соблаговолил освободить его от обязанностей председателя Совета министров и решил назначить в качестве его преемника Столыпина, который должен получить от государя дальнейшие инструкции.

Рано утром на следующий день указ о роспуске Думы появился в официальной газете, и, когда депутаты прибыли к Таврическому дворцу, они увидели его занятым войсками, которые не позволяли переступить порог. Несколько попыток демонстраций было легко ликвидировано полицией. Короче говоря, нигде в столице не было серьезных беспорядков, и успех такого первого coup de force, казалось, подтверждал мнение тех, кто считал, что правительству нужно только обнаружить свою силу, чтобы оказать решающее воздействие на революционные элементы.