Государственная недостаточность

– В отличие от других произведений, в которых материал основан на собственном опыте, повесть «Небо падших», как я понимаю, собрана «с миру по нитке». Уж прототипы наверняка были!

– Конечно, прототипы были. Я всегда тщательно изучаю среду, где действуют мои герои. В повести есть эпизоды, настолько близкие к реальным событиям (например, «бордельера» в Париже), что у моих консультантов возникли серьезные неприятности. Интересно, что новые русские очень точно поняли главную драму моего героя. А суть ее проста: сегодня в России предприимчивый человек поставлен в такие условия, что умножать свое благосостояние, не нанося ущерба Отечеству, он не может. Кому-то плевать – нарубил «зелени» и отъехал на ПМЖ за рубеж. А кто-то на этом трагическом разладе надрывает себе сердце и ломает жизнь. На первых мне, как литератору, наплевать и писать про них неинтересно. А вот второй тип, к каковому принадлежит Шарманов, меня волнует и язвит… Это драгоценная пассионарная энергия народа, идущая на разрушение собственного государства. Это настоящая трагедия…

– Кажется, вы однажды пробовали войти в политику, баллотируясь в Московскую городскую думу. Не потому ли, что на одном писательском труде ноги протянешь?

– Писатель сейчас живет трудно. Ведь литература уже не опора режима. Когда-то по коридорам отдела культуры ЦК КПСС шел тревожный ропот: «…Опять Распутин против поворота рек выступил, надо что-то делать!..» А теперь Солженицын бросает власти уничтожающий упрек – и ни один кремлевский клерк даже ухом не поведет! За последние сто лет никогда еще российская власть не была столь глуха к мнению российской литературы. Все забежавшие в литературу, как говорится, с холоду, уже давно перебрались туда, где теперь потеплей. Остались те, для кого литература – призвание. Конечно, издатели платят мало, но российский литератор всегда старался быть ближе к народу. И сейчас он получил полную возможность слиться с народом в бедности. Есть в этом одно преимущество: когда придет пора оплевывания нынешнего времени, писатели будут выглядеть гораздо гигиеничнее сегодняшних журналистов и политологов. Все-таки в эти годы литераторы участвовали в удушении здравого смысла в гораздо меньшей степени, чем прежде…

– Политика вам не надоела?

– Увы, мы еще долго обречены интересоваться политикой, потому что пока не она зависит от нас, а мы от нее. Спросите в автобусе: «Кто за Ельцина?» – и вам дадут в морду. Однако импичмент не прошел, а если бы и прошел, было бы еще хуже, потому что нынешняя элита думает только о себе, даже если прикидывается оппозиционной. Я уже привык к положению оппозиционного литератора и с гордостью могу сообщить, что последнюю литературную премию от власти получил в 86-м году. Оппозиционность, которая проявляется у деятеля культуры между получением орденов и премий, мне непонятна. Недавно я был на встрече одного достойного политического лидера с творческой интеллигенцией. Так вот, он обратился к собравшимся с простой и разумной просьбой: посмотрите как профессионалы раздел моей программы, посвященный культуре, подскажите, чего там нет и что нужно. В зале были не приготовишки – мастера. И что же делали эти мастера в течение трех часов? Они льстили и выпрашивали, льстили и выпрашивали… Боюсь, в другой раз этот политик уже не станет обращаться к ним за советом, а творческая интеллигенция будет сетовать: «Опять у нас совета не спросили! Никому мы не нужны…» Да, самоокупаемость культуры – такая же нелепость, как самоокучиваемость картошки. Да, государство обязано содержать культуру, это одна из важнейших его функций. Но это ужасно, когда на вопрос: «С кем вы, мастера культуры?» – слышен ответ: «С теми, кто больше даст!»

Беседовал Сергей ЛУКОНИН

«Век», № 26 (341), 1999 г.

Надо есть мясо, не укропчик