Государственная недостаточность

О ком бы ни говорил человек, он всегда говорит о себе. Так, по крайней мере, считают психологи. Поэтому, читая повести и романы Юрия Полякова, я представляла его немного Башмаковым (он же Тапочкин) из «Замыслил я побег…», немного школьным учителем из «Работы над ошибками», немного Костей из «Парижской любви Кости Гуманкова», немного писателем-Пигмалионом из «Козленка в молоке»… Оказалось, человек, неподражаемо высмеивающий советские и постперестроечные реалии и глубоко размышляющий над ними, – прост и открыт. А полное отсутствие напускной глянцевости, свойственной некоторым литераторам, совсем не удивляет.

В кабинете главного редактора «Литературной газеты» – эту должность чуть больше года занимает Юрий Михайлович – я собиралась говорить о бестселлерах. Но только этой темой довольствоваться не пришлось – беседовали и о поэзии, и о современниках, и о молодежи, и об изобретенном Поляковым термине «поколение эскейперов», и даже об «этом»…

– Ваше собрание сочинений заявлено как собрание бестселлеров. Как вы сами понимаете этот термин?

– Бестселлер – это же заимствованное слово… Но у нас оно немножко другое значение имеет: не лучше всех продающаяся, а всенародно любимая книга. А раз она всенародно любимая, значит, и лучше всех продающаяся. В России ведь традиционно самой надежной для книги была не непосредственная реклама, как на Западе, – в виде хвалебных рецензий или раздутых скандалов. У нас самой-самой была и остается изустная читательская реклама. Человек прочитал книгу и спрашивает друга: «Ты читал?» – «Нет». – «Обязательно прочитай». Или: «Ты читал?» – «Нет». – «И не читай!» Этим и объясняется, что коммерческие издания не имеют больших тиражей. Даже если первый выпуск большой, второй – уже меньше, а до третьего дело не доходит. Потому что волна, которую поднимает менеджмент издательства, гасится обратной волной читательской антирекламы. И наоборот, есть книги, которые выходят вообще без всякой рекламы, и тем не менее они расходятся, продаются. Вот, например, фэнтези Марии Семеновой «Волкодав». На него ведь не было никакой рекламы. А если даже и была, то ее не сравнить с рекламой Перумова, Дашковой, Марининой. Между тем это одно из наиболее широко издаваемых фэнтези. Потому что очень хороший роман, написанный действительно талантливым писателем, знатоком праславянского периода нашей истории. Кстати, молодежи его очень рекомендую.

– Что лучше – быть писателем для всех или для немногих?

– Хорошая литература все равно для многих. Другое дело, что есть литература, требующая определенной интеллектуальной подготовки. Но даже здесь речь идет не о сотнях читателей, а о десятках тысяч. Вот, например, Борхес. Сложный же писатель, а у нас выходит тиражами очень приличными, почти как на его родине. Или, скажем, Сартр. То же самое… Книга проверяется все-таки количеством переизданий и тем, перечитывают ли ее.

Некоторые писатели являются просто фактом истории литературы. Вот, например, был такой поэт Кусиков. Он дружил с Есениным, Маяковский на него написал эпиграмму: «Есть вкусы и вкусики, // Одним нравится Маяковский, а другим Кусиков». Другие становятся фактом литературного процесса – это писатели, которых прочитали один раз и больше никогда к ним не вернулись. Таких много. Самый редкий вариант – когда писатель становится явлением литературы, его книги перечитывают.