Государственная недостаточность

– Когда я писал свои статьи в начале 90-х, то слово «патриот» считалось бранным. (Эта традиция пришла к нам из Западной Европы. Для Гейне «патриот» было бранным словом. Для американцев не было, они ракеты свои называли «Patriot».) Тогда был мощнейший водораздел. Для проамериканско-либеральной среды патриот был враг. А патриоты в той жесткой поляризации воспринимали любое проявление демократизма и либерализма как угрозу стране. Видимо, для той эпохи, как для периода противостояния «белых с красными», это было естественно. Но не будем забывать, что потом многие «белые» оказались среди «красных», а из многих матросов и недоучившихся гимназистов выросли люди, которые потом подняли страну до ее высот. Человек в динамике. Сейчас ушла эпоха манихейского разделения на патриотов и демократов. Сейчас, на мой взгляд, независимо от того, кто человек по убеждениям, по крови, важно одно: если внутренний настрой человека, его философия, его деятельность направлены на укрепление Российского государства как важнейшего самостоятельного центра мировой цивилизации – этот человек для меня патриот. Если же человек нигилистически относится к нашей государственности и культуре, если его деятельность направлена против России – он для меня «антипатриот». Сейчас слово «патриотизм» равняется слову «государственник» и слову «созидатель».

– Часто говорят: «Русский тот, кто любит Россию». Есть ли русский дух, в чем он? Чем мы, русские, отличаемся от других народов?

– Сложнейший вопрос. Об этом написана масса литературы, есть разные точки зрения. Я могу сказать лишь о своем опыте. Когда я себя ощутил русским? Я получил совершенно нормальное интернациональное воспитание и где-то до конца 80-х годов просто знал, что я русский, потому что у меня все родственники – русские: мама, папа, бабушки, дедушки, погибшие на войне. Обе мои ветви по материнской и отцовской линиям – из Рязанской губернии. В конце 80-х годов я стал ощущать себя русским, когда увидел, что началась мощнейшая атака на русское государство, русскую культуру, русские духовные ценности и началось их разрушение. Я вначале даже не понимал, в чем дело. Помню, читаю какую-то газету, смотрю что-то по телевизору и вдруг чувствую, что у меня внутри поднимается даже не интеллектуальный, а эмоциональный протест – адреналин выбрасывается в кровь. Думаю, в чем дело? А просто сказали какую-то гадость о Куликовской битве. Тогда и началась эта самоидентификация – я же русский. Русский – тот человек, который воспринимает угрозу русской культуре и государственности не на интеллектуальном, а на биологическом, на клеточном уровне. Это, видимо, есть у всех народов. А ведь я в то время был весьма обласкан либеральной интеллигенцией: я печатался в журнале «Юность», входил в ПЕН-клуб. В принципе мне всего хватало: я не вылезал из заграницы, меня приглашали читать лекции многие зарубежные университеты, предлагали различные политические должности. И требовалось только среди этих людей сидеть и молчать, и все было бы в порядке. Но я не мог этого допустить на биологическом уровне, я чувствовал, что от этих людей, от их мировидения исходит угроза русской цивилизации. И я ушел от них. Они сами при этом обалдели: «Какая тебя муха укусила, чем мы тебя обидели?» – «Никто меня не обидел, но то, что вы делаете, меня разрушает изнутри». Было какое-то заседание по поводу событий в Вильнюсе, и стали составлять письмо. Я говорю: «Подождите, как-то письмо составлено не так. Получается, что русские во всем виноваты». Я долго спорил, потом все-таки подписал письмо, но, когда оно было напечатано, я отчетливо понял, что мне с ними не по пути, ведь я думал о тех событиях по-другому, а мне навязывали какое-то командное мнение. Я сразу от всего этого отошел…

– После такого разговора было бы глупо спрашивать, хотел бы Юрий Поляков жить в каком-то другом государстве, кроме России. Но я полагаю, что существуют в мире страны, близкие вам по духу, в которых приятно бывать…

– Вопрос о смене места жительства передо мной вообще никогда не стоял. Мое психоэмоциональное устройство таково, что, если я нахожусь где-то за границей больше двух недель, у меня просто начинается какое-то системное заболевание организма: мне плохо, я начинаю болеть. Казалось бы, ходи, гуляй, думай. Не могу…