Государственная недостаточность

– Меня Бог наградил ироническим мировидением. Это моя специфика. Если брать наших писателей, которые мне близки, например Булгакова, мне в нем нравится сочетание философской глубины, с одной стороны, а с другой – острое сатирическое видение. Это близко мне. Я так делаю не специально, я так вижу и выражаю свое отношение к миру. Распутин выражает отношение к «свинцовым мерзостям жизни», как говорил Горький, через надрыв, через трагедийность. Это его видение. А я к тому же самому выражаю свое отношение через иронию, через насмешку. Но меня никогда и никто не обвинял в зубоскальстве. Литература «а-ля Войнович», которая вся построена на зубоскальстве, мне абсолютно не близка. Поэтому мои читатели, когда я с ними встречаюсь, часто говорят по поводу моих вещей «Апофегей», «Парижская любовь Кости Гуманкова»: «От ваших текстов странное ощущение: пока читаешь – смеешься, а когда дочитаешь последнюю строчку – становится очень грустно». Это мой стиль. Надо сказать, что моя литература опирается в основном на русское мировидение, на русскую этику (я не случайно это подчеркиваю, потому что у нас страна многонациональная и в ней очень много культурных матриц). Я опираюсь на русскую культурную матрицу, но ироническое мировидение для русской культурной матрицы – редкость. Русский человек редко бывает ироничным. Хотя у нас и есть замечательные сатирики. Я простодушно полагаю, что надо ценить, если среди писателей, которые совершенно очевидно идут в русле традиционной русской литературы, появился свой писатель с ироническим мировидением. Надо радоваться. Но в наш русский, как ныне говорят, менталитет входит удивительная черта: мы не умеем радоваться успеху человека, нам близкого и по крови, и по взглядам. Вот это удивительно! Может быть, это особенность всех больших народов, и пока история не сократит их поголовье до критической точки, не пробуждается племенная солидарность. К сожалению, особенно в литературе отсутствие такой солидарности очень ощутимо. Хотя, может, это и к лучшему…

– «Литературная газета», которую вы возглавляете и которая забирает уйму времени и сил, не отодвигает ли ваше собственное творчество в долгий ящик?

– Я бы так сказал: в принципе, конечно, это достаточно тяжелый крест, но здесь есть несколько обстоятельств. Я, как и большинство серьезных писателей, никогда не ограничивался одной только литературной деятельностью. Всегда писатель занимается еще или издательско-журнальной работой, или политикой, или благотворительностью. Чехов ездил на Сахалин, Даль изучал проблемы жизни губерний, Щедрин был крупным чиновником. Не может писатель только писать, если он будет только писать, через две-три книги ему писать будет не о чем. Это нормально. Шестнадцать лет я сидел дома на вольных хлебах и все равно чем-то занимался: издавал альманах «Реалист», баллотировался в Думу, занимался политической деятельностью, преподавал, вел передачи на телевидении. И сейчас это все превращено в литературу. Те силы, что я раньше тратил на общественную жизнь, сейчас идут на «Литгазету». По временным и энергетическим затратам получается примерно то же самое. Только в одном месте.

В отношении того, что мне суждено написать, я фаталист. На огородном участке, когда лиана поднялась, на ней завязывается множество маленьких огурчиков. Но все никогда не вызревают в полноценные зеленцы, часть из них пожелтеет и отвалится, и кто их знает почему. А вот примерно десять-двенадцать вырастут полноценными огурцами. Вот так же с литературой. Как бы ни складывались жизненные обстоятельства, тебе суждено написать эти вещи и ты их напишешь. Если сверх них начнешь что-то писать, то это будет или не закончено, или неудачно. Сейчас я пишу примерно столько же, сколько писал до прихода в «Литературку». Я написал пьесу за это время, три повести, несколько сценариев.

– Но стали меньше писать публицистику.

– Абсолютно правильно, публицистики стало меньше, потому что редактор свои мысли и чувства выражает через газету, через ее направление, через статьи своих коллег. Хотя я публицистику все равно пишу… «Литературная газета» – это миссия. Когда меня приглашали на эту должность, меня возмущала искаженная картина литературного процесса, которая искусственно насаждалась со страниц газеты: в литературе происходит одно, а отражается совсем другое. Если смотреть телеканал «Культура», абсолютно не получаешь реальной информации о том, что же происходит в литературе. А мы в «Литгазете» теперь даем весь спектр.