Государственный преступник

— Ну, как? — спросил Каневич Черняка, когда тот кончил читать.

— Это действительно бомба, — ответил побледневший поручик.

— Тысячу таких бомб мы распространим по приволжским уездам и волостям, селам и деревням, — вдохновенно воскликнул Каневич. — И народ, я уверен, возьмется за вилы и топоры. А как иначе, если к тому призывает сам государь император?

Он весело рассмеялся и с любопытством взглянул на Черняка.

— Ну что, господин поручик, есть теперь у поволжского восстания шансы на успех?

— Если сия бумага, как вы говорите, дойдет до сел и деревень волостей и уездов, шансы успешности восстания повысятся многократно! — воскликнул Максимилиан.

Каневич победно улыбнулся:

— Я тоже так думаю. Дело за малым: надо привезти в Средневолжск эти бомбы. Вместе с деньгами и оружием.

— Я готов, — решительно сказал Черняк.

— Нет, — ответил Каневич. — Вы свою миссию выполнили. Все это доставит по назначению другой человек. К тому же вы теперь большая фигура.

— Не понял, — сморгнул поручик.

— Центральный революционный комитет назначает вас гражданским начальником Средневолжской губернии и военным старшиной Средневолжска, — пояснил Каневич. — С началом восстания вы — губернатор края и военный комендант города. Поздравляю!

— Благодарю вас, — пожал протянутую руку Иеронима Черняк. — Я… я оправдаю…

Поручик шмыгнул носом и отвел повлажневший взгляд в сторону. Иначе он бы заметил несколько насмешливых искорок, промелькнувших в глазах Каневича.

Глава 34 КРЫСЫ БЕГУТ С КОРАБЛЯ

— Но я боюсь! — почти вскричал Глассон, едва не сорвавшись в фальцет и просительно глядя то на Аристова, то на Михаила. — Ведь как только в Средневолжске начнется восстание, они меня под шумок и прикончат. Позвольте мне уехать?

— А вы уверены, что подозревают именно вас? — спросил барон, брезгливо скривившись.

— Ну а кого же еще! — Глассон и не пытался скрывать отчаяния. — Им каким-то образом стало известно о письмах, что я написал господину губернатору и его высокопреосвященству. Полиновский уже давно косится на меня, а Жеманов с Бирюковым так и вовсе…

— Это Кониар, — убежденно сказал Михаилу Артемий Платонович. — Губернатор рассказал о письме своему вице, а Кониар, в свою очередь, кому-то еще, кто уже напрямую связан с заговорщиками. Ах, Модест Маврикиевич! Хорошо. Куда вы намерены уехать? — перевел взгляд на Глассона Аристов.

— В Петербург, — уверенно отвечал тот. — Там у меня дядя.

— А как вы обоснуете свою неожиданную поездку?

Всего лишь секундное замешательство, после которого прозвучал уверенный ответ:

— Скажу, что он тяжко заболел и находится при смерти.

— Что ж, это вполне приемлемо, — резюмировал Артемий Платонович. — Уезжайте. Только делайте это открыто. Расскажите о болезни дяди как можно большему числу своих приятелей, спросите разрешения на поездку у членов этого вашего Замкнутого кружка, словом, ведите себя естественно и по возможности искренне, как и полагается вести себя с товарищами по борьбе пламенному и преданному революционэру. Сумеете? — уняв в голосе нотки презрения, спросил Аристов.

— Постараюсь, — успокоенно ответил Глассон.

— Ну вот и ладненько, ступайте, — изобразил на лице подобие улыбки Артемий Платонович. — А мы с Михаилом Андреевичем еще малость потолкуем. К тому же не следует, чтобы нас с вами видели вместе. Конспирация, сами понимаете.

Из секретной квартиры в одном из городских переулков, любезно предоставленной Аристову полицмейстером Дагером и предназначенной для тайных свиданий с осведомителями, Глассон вылетел пулей и прямиком отправился на Старогоршечную улицу. Первым в Студенческом клубе ему повстречался лекарь Бургер.

— Чего ты какой-то взмыленный? — спросил его Фридель Ицкович.

— Неприятности… личного характера, — добавив в голос скорби, ответил Глассон. — Дядя тяжело заболел.

В комнате Замкнутого кружка никого не было, если, конечно, не считать Костика Лаврского, увлеченно уставившегося в секретное оконце. За стеной, в будуаре Клеопатры, опять слышались возбужденная возня и страстные стоны. Когда Глассон вошел, Костик повернул в его сторону пылающее лицо.

— Стучаться надо, — раздраженно буркнул он, пытаясь совладать с севшим голосом.

— У меня дядя заболел, — поведал Глассон, нисколько не привлеченный происходящим за стеной. — Надо ехать к нему.

— Ну и езжай, — нетерпеливо буркнул Костик, то и дело скашивая глаза в оконце.

— А где все? — равнодушно спросил Иван.

— А кто тебе нужен?

— Полиновский, — ответил Глассон.

— Он скоро придет, — ухмыльнулся Костик, кивнув головой в сторону оконца.

Полиновский вошел в комнату минут через двадцать, распаренный и блаженно улыбающийся. Плюхнулся в кресла, хлебнул прямо из горлышка зельтерской воды.

— У меня дядя в Питере тяжело заболел, — сообщил ему Глассон. — Не ровен час, помрет.

— В Питере? — вскинул на него глаза Владислав.

— В Питере, — подтвердил Иван. — Надо бы съездить.

— Езжай, — просто ответил Полиновский. — Только вернись к девятому апреля.

— А что же будет девятого? — как можно безучастнее спросил Глассон.