Государственный строй Монгольской империи XIII в.

Чингисхан не стремился наладить дружественные связи с Дешт-и Кыпчаком. Его отряды взяли штурмом и разрушили старый кыпчакский торговый город Отрар. Хан Хулусумань хотел было подчиниться монголам, но те не пожелали этого и разграбили его улус [Кадырбаев, 1982, с. 134; Кычанов, 1963, с. 62–63].

Но монгольский лозунг «единства» продолжал действовать и в период вторжения Чингиса в Мавераннахр[63]. Слух о милостивом отношении кагана к уйгурам и карлукам докатился, очевидно, и до шахских гвардейцев-кыпчаков. Поверив в идею «общности кочевников» и предпочитая сменить сюзерена и тем избежать гибели, они сдавали монголам среднеазиатские города и вскоре подвергались истреблению. Так произошло, например, в Самарканде с его 60-тысячным тюркским гарнизоном [Рашид ад-Дин, 1952, кн. 1, с. 206–208][64]. Таджикско-тюркские разногласия повлияли и на неудачный исход борьбы последнего хорезмшаха против завоевателей. Рассказав об оставлении союзниками Джелаль ад-Дина, хронист заключает: «Государи этого дома [хорезмшахов] совершили ошибку, взяв на помощь тюрок против такого же племени из числа безбожников» [Насави, 1973, с. 126]. Конечно, пропаганда «единства» была направлена главным образом на привлечение на сторону монголов части знати Хорезмского царства — наместников, военачальников, предводителей кыпчакских племен. Именно знать выступала инициатором губительных «союзов» с завоевателями. Простой же народ повсеместно брался за оружие, не желая отдавать родину на разграбление «родственникам»-монголам.

Идея тюрко-монгольского «единства», как видим, в период монголо-хорезмийской войны уже потеряла свою актуальность и выдвигалась в качестве лицемерного лозунга для раскола вражеских сил — шахских войск. Но что интересно: в среде кыпчаков она находила отклик. Это ярко проявилось в ходе рейда Чингисовых полководцев-темников Субедэя и Джебе по Северному Ирану, Закавказью, Северному Кавказу и южнорусским степям в 1222–1223 гг.

Когда войско Субедэя и Джебе вступило в Азербайджан, то некий тюрк Акуш, «собрав жителей этих (азербайджанских. — В. Т.) гор и степей, тюркмен, курдов и других», присоединился к монголам, которые были «расположены к нему вследствие сродства» [Тизенгаузен, 1884, с. 15]. Но в первом же бою с грузинами рать Акуша была назначена в авангард, и множество доверчивых «тюркмен» полегло. Оказавшись на Северном Кавказе, в Дагестане, монгольские тумены встретили объединившиеся против них войска половцев и алан. Темники обратились к кыпчакам: «Мы и вы один народ и из одного племени, аланы же нам чужие, мы заключим с вами договор, и вам нечего помогать им» [Тизенгаузен, 1884, с. 32–33][65]. Субедэй и Джебе разбили покинутых кыпчаками алан, а затем напали на своих «соплеменников» и дочиста их ограбили [Тизенгаузен, 1884, с. 33].

Кочевники воочию убедились в жестокости и коварстве военачальников Чингисхана. Неудивительно, что половцев Дикого поля охватила паника при появлении в южнорусских степях Субедэя и Джебе, которые в переговорах с Киевом уже не скрывали своих притязаний на «поганые половче» как на своих холопов и конюхов [Летопись 1856, с. 130; Новгородская… 1950, с. 62; Патриаршая летопись, 1965, с. 90; Рогожский летописец, 1965, стб. 27; Тверской сборник, 1965, стб. 340]. Монгольские послы в 1223 г. говорили русским князьям: «Слышахом, яко (половцы. — В. Т.) и вам много зла створиша; того же дъля и мы (их. — В. Т.) бием» [Новгородская…, 1950, с. 62]. Эти слова свидетельствует о том, что монгольское командование трактовало отношения с кыпчаками как акт возмездия. Но поскольку на Северном Кавказе непосредственно перед этим поведение кыпчаков не давало повода для отмщения, то повод для мести следует искать в более ранних событиях, а именно в периоде поддержки дештскими ханами античингисовской оппозиции (см. [Ахинжанов, 1970, с. 48; Кычанов, 1963, с. 62]).

После дагестанских событий разговор о монголо-кыпчакском «родстве» или «единстве» уже не заходил. Восточный Дешт-и Кыпчак был молниеносно оккупирован отрядами Джучи. В западной же части кыпчакских степей сопротивление монголам носило локальный характер, сводилось к отдельным стычкам с войсками Чиигисидов[66]. Раздробленные и враждующие между собой, местные племена не приобрели даже мнимого статуса «союзников» Чингисхана.

Видимо, достижение ими такого статуса было просто неосуществимо. Кыпчаки не были родственны монголам ни по происхождению, ни по языку. Косвенные свидетельства о родственных и свойственных связях некоторых племен Дешта с центральноазиатскими пришельцами (см. [Ахинжанов, 1986; Кумеков, 1986] в принципе не опровергают тезиса о превращений; «объединительной» программы в инструмент прямого завоевания.