Государство и народ. От Фронды до Великой французской революции

Прошло лишь четыре дня после смерти Людовика XIII, а страна уже будто вступила в новые времена. Следом за парижскими воспрянули магистраты провинциальных парламентов, члены высших суверенных судов — Счетной палаты, Палаты косвенных сборов и Большого совета. Все изгнанники получили разрешение вернуться, вельмож — участников антиправительственных заговоров, освобождали из тюрем, всем потерявшим должности при Ришелье эти должности возвращали^{11}. Все рассчитывали на благожелательность и понимание королевы, ведь она сама конспирировала против кардинала Ришелье и сама от него много страдала, да и с почившим королем у нее были сложные отношения.

Просьбы о пожалованиях, дарениях, пенсиях так и посыпались на регентшу. Она старалась не отказывать. Первое время при дворе только и слышались восхваления в ее адрес. Впрочем, на ухо рассказывались анекдоты о ее полной некомпетентности. Но финансовое положение королевства было критическим. Про щедрость следовало забыть.

Продолжалась многолетняя изнурительная война. 8 лет Франция вела борьбу против испанских и австрийских Габсбургов. В союзе с протестантами Германии и Швеции ей удалось сдержать экспансию наднациональной католической державы. Были одержаны важные победы, но торжество оружия мало способствовало преодолению финансового кризиса. Казне хронически не хватало средств. Военные расходы достигали 41 млн ливров в год^{12}. Многократно увеличенные за время войны налоги привели к обнищанию крестьянства. Военные действия, постои войск, грабежи опустошили целые местности в приграничных провинциях. Даже из Лионнэ, одной из самых богатых провинций, в Париж поступали неутешительные сведения. Весной 1643 г. местные финансовые чиновники писали канцлеру Сегье: «…B течение нескольких лет провинцию опустошает чума, царящая еще и сейчас; пребывание и прохождение солдат, идущих в Италию и Каталонию и возвращающихся оттуда; этапная повинность;…пропитание более года испанских пленных, взятых в битве при Рокруа; недостаток хлеба, который велик и, как всем известно, был таковым на протяжении всего года, — все это, монсеньер, вместо с большими суммами платежей, наложенных для тальи, тальона, надбавок, сюбзистанса… вполне способно, как легко судить, заставить это генеральство пасть под тяжестью своего бремени, если не будет разгрузки…»^{13}

В Нижней Нормандии в элоксьонах Кош, Домфрон, Фалэз крестьяне оказывали сопротивление сборщикам налогов, во многих приходах талью не платили уже два года, в районе Сосе крестьяне разоружили посланных против них солдат. В элексьоне Монтивилье между Гавром и Феканом действовали крестьянские отряды, и агенты фиска наведывались на этот участок побережья с большим риском для жизни^{14}.

От налогового гнета страдали не только крестьяне. Дворяне роптали из-за эдиктов 1634 и 1640 гг., косвенно ущемлявших их интересы. Еще в 1600 г. был издан эдикт, согласно которому в налоговые списки полагалось включать всех фермеров независимо от сословного положения землевладельца, у которого фермер арендовал землю. Соответственно сумма ренты, причитавшаяся землевладельцу, неизбежно сокращалась. Правда, эдикт 1600 г. удавалось саботировать. Но война заставила о нем вспомнить. Регламенты 1634 и 1640 гг. развили и уточнили положения эдикта 1600 г., и за их исполнением следили жестче, чем когда бы то ни было^{15}.

Королевская администрация, отвечавшая за обложение налогами и их сбор, вызывала нескрываемую ненависть у населения. Особенно ненавидели интендантов, самых усердных исполнителей воли Парижа. Нередко канцлер Сегье и другие члены Государственного совета получали письма, в которых сообщалось о жестокостях интендантов, их угрозах и насилии^{16}. Они выбивали налоги из населения с невиданным доселе упорством. Отзыва интендантов из провинций упорно добивался Парижский парламент.