Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII – начала XX в.

Некоторые религиозные нарушения были связаны с семейными отношениями и сегодня были бы квалифицированы как преступления против нравственности. Согласно запискам путешественников начала XIX в., в Бухаре за супружескую измену, прелюбодеяние или кровосмешение предавали казни. Мужчин за это преступление завязывали в мешок и сбрасывали с «Башни смерти»[54], а женщин по грудь закапывали в землю и забивали камнями [Будрин, 1871, с. 38; Мейендорф, 1975, с. 145; Стремоухов, 1875, с. 684][55]. Впрочем, если преступник обладал высоким статусом, ему грозило менее тяжкое наказание. Так, индиец Мохан Лал, спутник А. Бернса, сообщает, что сын бухарского кушбеги в состоянии алкогольного опьянения ворвался в дом уважаемого человека и изнасиловал его дочь. Сначала кушбеги намеревался отделаться штрафом, но, видя негодование бухарцев, был вынужден согласиться на позорящее наказание: его сына провезли обнаженным по городу на верблюде, а стражники, шедшие рядом, громогласно объявляли, за что он наказан. Несмотря на то что наказание было сравнительно мягким, горожане удовлетворились этим, и беспорядки стихли [Mohan Lal, 1846, р. 140]. Делались послабления в наказаниях и в отношении иностранцев. В 1859 г. русский купец Н.М. Уренев был застигнут в доме с местной женщиной и приговорен к смертной казни, однако ему позволили откупиться за 7 тыс. таньга. Правда, деньги, которые он отдал в виде выкупа, оказались не его, ему пришлось остаться в Бухаре, принять ислам (он был «переименован в татарина»), жениться на этой женщине и устроиться переводчиком, чтобы отрабатывать долг [М.У., с. 70; Стремоухов, 1875, с. 676].

Некоторые примеры религиозных преступлений и наказаний представлялись европейцам странными, поскольку они, по всей видимости, недооценивали степень религиозности бухарцев. Например, А. Бернс упоминает об одном бухарце, который, сочтя себя виновным в нарушении религиозных предписаний и боясь попасть после смерти в ад, сам явился в суд и попросил себе смертной казни; суд приговорил его к побиванию камнями, и приговор был приведен в исполнение, причем первый камень бросил сам эмир, перед тем давший указание, что если преступник захочет бежать и тем самым спасти жизнь, ему не следует препятствовать. Тот же Бернс сообщает, что за год до его приезда в Бухару один местный житель в пылу ссоры проклял свою мать и тоже сам явился в суд, потребовав себе смертной казни, хотя сама мать его уже простила и молила суд пощадить его [Бернс, 1848, с. 433–435].

Убийство обычно каралось также смертной казнью. Чаще всего в качестве таковой применялось повешение или сбрасывание с «Башни смерти» [Будрин, 1871, с. 38; Демезон, 1983, с. 57–58]. Однако степень наказания порой зависела от того, на кого именно покусился убийца, и если жертвой оказывалось высокопоставленное лицо, то преступнику грозила весьма мучительная смерть. Наиболее известным примером является убийство бывшим чиновником главного бухарского зякетчи Мухаммад-Шарифа-диван-беги, сына и предполагаемого преемника кушбеги Муллы-Мехмеди-бия в 1888 г. Убийцу было решено передать в руки родственников убитого, которые сначала мучили и терзали его самым жестоким образом, переломав ему руки и ноги, потом, уже полумертвого, привязали к ослу, протащили по городу, а затем бросили тело за городскими воротами на съедение собакам. И.Т. Пославский отмечает при этом, что родственники жертвы, несмотря на свой высокий статус, не поколебались «оскверниться» ремеслом палачей, но в дальнейшем это не сказалось на их репутации [П.П.Ш., 1892; Пославский, 1891, с. 80–81; Dobson, 1890, p. 272–273].

Строгие наказания существовали за посягательства на имущество. За грабеж нередко следовала смертная казнь. Впрочем, в некоторых случаях преступники могли откупиться. Согласно А. Бернсу, один приезжий афганец за грабеж в Бухаре был приговорен к смерти, но ему, как иноземцу, дали возможность откупиться и уехать из страны; однако пока он был под судом, несколько его соотечественников также поймали на грабеже – в итоге были казнены и они, и тот, кто уже внес выкуп (причем деньги были ему предварительно возвращены) [Бернс, 1848, с. 435–436]. За воровство также могли приговорить к смертной казни (через повешение[56]), хотя чаще практиковалось тюремное заключение. В некоторых случаях воров, в прямом соответствии с шариатом, приговаривали к отрубанию руки [Демезон, 1983, с. 57; Семенов, 1902, с. 980; Mohan Lal, 1846, р. 130–131].

Как видим, система преступлений и наказаний в Бухарском эмирате не может быть однозначно определена как мусульманская или тюрко-монгольская: в ней сочетались элементы обеих правовых систем. И если в большинстве случаев мусульманское право предписывает взыскать с преступника компенсацию причиненного вреда (а в некоторых случаях – даже простить нарушителя), то бухарские власти стремились, в первую очередь, продемонстрировать суровое отношение к преступникам и наказать их как можно строже, что имело также и цель устрашения потенциальных преступников[57].