Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии

29 октября 2019 года Арман, Майсем с подругой и я сели в машину и отправились в однодневную поездку, чтобы посетить Аныткабир («мемориальную могилу»). В мавзолее, расположенном на вершине холма, покоятся останки Мустафы Кемаля, героя борьбы за независимость Турции и основателя Турецкой Республики. Он также известен как Ататюрк, или «отец турок».

Мы прошли по Аллее Львов – длинной пешеходной дорожке, окаймленной скульптурами львов. Понаблюдали за солдатами в церемониальной форме, марширующими печатным шагом. Затем вошли в мавзолей, остановились перед саркофагом Ататюрка и посмотрели, как солдаты возложили к нему венок.

Сначала я думал, что это обычная туристическая поездка по местам исторического наследия и памятникам Турции, а потом понял, какое символическое значение это место имеет для моих уйгурских друзей.

«Так вот что значит иметь собственную страну? Ататюрк хотел, чтобы Турция была сильной, – сказала Майсем, пока мы бродили по городу и рассматривали достопримечательности. – Она должна была стать современной республикой. Больше никаких суеверий, никакой религии во власти. Правительство должно строить школы, дороги и больницы, заниматься образованием и здоровьем людей».

«А армия? В прошлом Османская империя ослабла, – Майсем говорила об империи, доминировавшей на Ближнем Востоке с XV по XIX век, – и британцы вступили в Первую мировую войну. Они хотели сделать эту страну своим сателлитом, чтобы контролировать запасы нефти. Но Ататюрк этого не потерпел. Он верил в свой народ и учил его не давать себя в обиду».

«Но Турция, – отметил я, – не была демократией. При Ататюрке она стала авторитарной страной».

«Дело не в этом, – подхватила подруга Майсем. – Да, мы хотели бы жить в демократии. Но Ататюрк показал людям, что значит иметь собственную страну. Твоя страна – это то, что тебя защищает. Она дает тебе права и обязанности как гражданину».

Майсем с восхищением взглянула на статую Ататюрка, а затем произнесла: «Народ должен быть един. У людей должна быть общая цель; общее видение того, кто они, откуда пришли и на что уповают в этом мире. Но у нас, уйгуров, ничего этого нет. Мы сломлены. Нами управляет правительство, которое разделило нас, настроило друг против друга; мы не доверяем друг другу даже за пределами Китая. Мы не хотим объединяться, чтобы начать сопротивление».

«А как насчет Америки? Как насчет Джорджа Вашингтона и Авраама Линкольна? Или Мартина Лютера Кинга? – продолжала Майсем. – Как, вы думаете, они сумели добиться своей цели? Они объединили множество американцев, показав им, что значат свобода и равенство. А Шарль де Голль? Нельсон Мандела? Ганди?»

Теперь я понимал, каким Майсем видела свой уйгурский мир: без великой цели, без чего-либо, к чему можно стремиться, – падший мир.

«Мы сломлены, потому что у нас нет лидера, нет героя. Все они сидят в тюрьмах», – сказала Майсем.

«И кто же тот лидер, который вам нужен?» – спросил я.

Обе женщины, Майсем и ее подруга, почти хором ответили:

«Ильхам Тохти».

«Он не просто ученый, – сказала Майсем о своем профессоре, отбывающем пожизненное заключение. – Тохти – лидер. Он может выйти на трибуну и говорить, воодушевляя людей. Его нельзя подкупить. Я верю, что он готов умереть за свои идеалы. Но мы живем в такое время, когда люди во всем мире ополчились против своих лидеров, против демократии, против своей страны. Нами управляют посредством страха и злобы. Лидеры вызывают гнев. Они не уважают законы и голос народа. Не знаю, будет ли у нас когда-нибудь такой лидер, как наш учитель».

С вершины холма мы разглядывали город, который в прошлом был центром движения за независимость Турции, а теперь стал столицей страны. Близился вечер. Оранжево-фиолетовый закат отразился на стенах мавзолея. На мгновение блеск ослепил меня.

«Нам пора идти, – сказала подруга Майсем. – Мавзолей закрывается».

[ ]

Уйгуры, живущие в самых разных странах мира, говорили мне в интервью, что внимательно следят за развитием событий в Китае, молясь о том, чтобы что-то переломило «Ситуацию».

Майсем не была исключением. Уже больше года, с июля 2018‐го, компании Huawei, Megvii, SenseTime и Hikvision, которые помогли построить надзорное государство, лишившее ее свободы, стали мишенями правительства США, а также властей десятков других стран.

Тем не менее китайские технологические компании хвалились своими возможностями и, по крайней мере в публичных высказываниях, предвкушали светлое будущее.

«То, чего мы достигли, бывает только в кино», – сказал Forbes в 2018 году глава отдела разработки SenseTime Ян Фань. Он похвастался недавними успехами компании. SenseTime создавала базу данных для идентификации лиц: в ней было собрано 10 млрд изображений и видеороликов, причем многие из них были найдены в интернете. В мрачном Чунцине всего за сорок дней это помогло идентифицировать шестьдесят девять подозреваемых и поймать шестнадцать беглых преступников.