Готика Белого Отребья. Вторая часть. Возвращение

В конце концов Гораций насытился, и его сперма, перемешанная с фекалиями и кровью, начала обильно вытекать из разорванного ануса девушки. Всё ещё находясь в безопасности своих резиновых перчаток, он медленно снял с неё маску, швырнул ее обратно в сарай и захлопнул дверь, попутно раздавив несколько пауков, попавших на его перчатки. Что же касается дрожащей жертвы, то несколько паучков, оставшихся на ее лице, оказавшись под прямыми солнечными лучами, побежали в ближайшей тенек. В этот момент Гораций внимательно посмотрел на неё.

Оргазмы Горация в этот раз были особенно сильными, но далеко не такими сладкими, как первый взгляд на лицо жертвы.

Лицо несчастной было похоже на клюквенный пирог, с которого содрали большую часть корки. Благодаря укусам пауков, ее когда-то красивое лицо теперь было сине-бордовой массой блестящих шишек. Опухоль полностью затуманила губы, нос и глаза — это было жуткое зрелище, — и то, что она лежала, содрогаясь, делало его еще страшнее, потому что это означало, что она все еще жива, а Гораций именно этого и хотел.

Видите ли, его фантазия состояла в том, чтобы трахнуть «череполицую». Яд некротизировал плоть на ее лице, оно быстро станет гангренозным, а затем прогниёт до костей. Всё шло по плану Горация, и после того, как он и его братья вдоволь натрахаются с девкой, они отпустят ее рядом с ее маленькой деревней крикеров. Он мог представить себе выражение всех этих деревенских рож, когда она вползёт в деревеньку с такой мордой!

Итак, наконец, дело было сделано, и Горацию не терпелось понаблюдать за различными стадиями разложения, которым подвергнется её лицо в течение следующих нескольких дней. Его член снова напрягся при одной только мысли об этом, и еще сильнее, когда он подумал о том, как будут восхищены его братья и мэр, когда увидят его последнюю гениальную работу!

Тогда Гораций затащил ее (за волосы, конечно) в большой сарай и надел на ее шею большой железный ошейник, который был прикован к стене рядом со специальным металлическим стулом, который Гораций соорудил для «длинношеих», вы, наверно, помните, как это было весело!

Теперь, когда он сделал свое дело, он посмотрел на свое запястье без часов и подумал: «Черт! Уже время для пивка!» И рванулся прямо к холодильнику, который мэр держал здесь именно по этой причине. Ах, но как назло…

Ёб твою!

Вот только в нём не было пива. Мои братья алкер-холлики, должно быть, выпили все... но терпение – это добродетель, как говорится, а у Горация терпения было предостаточно. Насвистывая эту замечательную старую мелодию «Шестнадцать тонн» Теннесси Эрни Форда, он спустился к ручью, где они держали несколько холодильников со льдом прямо в холодной бурлящей воде, там был их запас пива как раз на такие случаи.

Он сразу же вскрыл одну банку, выпил её на треть и причмокнул губами от холодного удовлетворения обработанным, дерьмовым на вкус пивом, которое так любили деревенщины только потому, что в нем было больше градусов, а затем он подумал: «Черт возьми, какой чудный день, Да, сэр! Спасибо Тебе, Господи!»

Бог, к его удивлению, не особо интересовался проявлениями благодарности Горация. Однако уместность это изречения, которое можно рассматривать, как вздрагивающий разрыв повествования или своего рода как хреновый писатель ломает четвертую стену (что он, как известно, делает довольно редко, вероятно, потому, что он стареет, как черт), изменяя ограниченную точку зрения третьего лица этого персонажа в середине того же перехода, что компетентные писатели никогда не делают.

Но черт с ним.

В любом случае, это не линейная история, и это делает ее более забавной, не так ли?

Верно?

Вернемся к делу. Ранее я использовал знаменитую цитату: «Терпение – это добродетель», и к настоящему времени вы, читатели, показали себя действительно добродетельными людьми. (Подождите, теперь мне любопытно; кто придумал эту фразу: «Терпение – это добродетель»?Дай-ка я проверю... а, понятно, ее впервые произнес в 1360 году некто Уильям Лэнгленд. Хм. Никогда о нем не слышал.)

Но это продолжение сиквела романа Эдварда Ли середины 90-х годов «Толстолоб», но мы едва уловили проблеск монстра, только один короткий переход, брошенный в качестве запоздалой мысли. Ну, я рад сообщить вам, что все скоро изменится.

Ну да и чёрт бы с ними, вернёмся в усадьбу Крафтера. Писатель и его две не очень воспитанные пышногрудые спутницы пытались придумать способ открыть богато украшенную парадную дверь, и как раз в тот момент, когда упомянутый выше писатель бросил взгляд в сторону далекого леса, он снова подумал, а что, если Толстолоб действительно живой, и сдаётся мне, что это так, потому что я его видел, то... где же он тогда?

Наш друг Гораций только что прикончил свою первую банку пива, раздавил её о лоб и бросил в ручей, приготовился взять вторую – именно Гораций, а не писатель — напевая какие-то строчки из той замечательной старой песни Форда: «Шестнадцать тонн угля номер девять, начальник сказал: “Ну, благослови мою душу”», когда услышал за спиной громкий хруст.