Готские письма

В последний раз я видел Ивана Шимоду там же, где мы познакомились: на лётном поле у посёлка Сельцо Волосовского района. Шимода прыгал с парашютом, я стоял и смотрел внизу. В тот день стропы спутались, внезапно налетевший вихрь понёс моего начальника штаба на линии высоковольтных передач, что-то оголилось, замкнуло, и там, вдалеке, где-то, где мне не было видно, он сгорел, как мотылёк над керосиновой лампой. А пока я видел его в бело-голубом, цвета талого снега небе, он был похож на семя одуванчика, летящее над коротким летом.

Фрагмент четвёртый Скифы

Теперь всё что угодно называется батальоном. А как было ещё назвать? Отряд? Можно было назвать отрядом. Даже вернее было назвать отрядом. Как пионерский отряд. Или дружина. Папа рассказывал, что в каждой школе была такая, пионерская, дружина. И комсомольские отряды тоже были. И ещё была «Молодая гвардия», мы про неё читали. Но батальон – это как-то принято стало. Не то чтобы модно. Просто чтобы как у всех. У всех батальоны. И у нас, и там тоже.

В нашем батальоне было максимум пятьдесят восемь бойцов. Максимум был перед последним сражением, в котором наш батальон был уничтожен. Пятьдесят восемь бойцов, из них девять – девочки. Но девочки тоже были нормальными бойцами. И всё равно, пятьдесят восемь – это мало для батальона. Это даже для роты мало. Это как усиленный взвод или два взвода – самое большее.

Однако такие батальоны тоже могли быть. Например на войне, после долгого отступления, когда все части понесли большие потери, и до переформирования вполне могли быть батальоны по двадцать человек и полки в сотню. Главное, что они сохранили свой номер, штаб, управление, документы, знамя. Тогда на переформировании их пополняли и снова отправляли на фронт. Такие полки и батальоны были бессмертными. Хотя, бывало, что через год из первоначального состава совсем никого не оставалось. Но сам батальон оставался. Так рассказывал наш советник, военный консультант и наставник дедушка Петро Прокопьич.

Мы могли думать о себе, что мы – батальон со Второй мировой, вышедший из тяжёлых боёв, но так и не отправленный на переформирование. Так и не отправленный. Не успели. Снова война началась. Или продолжилась та, Отечественная. Дедушка Петро Прокопьич говорил, что продолжилась прежняя война. Потому что недовоевали тогда. Не добили кое-кого. Наш батальон назывался «Юные скифы».

Это долгая история. Ad litteram история. Я в истории не очень разбираюсь. В истории разбирается Славик с улицы Ленина. Разбирался. Он рассказывал нашему командиру разные, хм, ну, тоже истории. Про историю. Когда-то здесь жили какие-то интересные народы. Скифы, гунны, готы. Может, это были разные народы. А может, один и тот же народ под разными именами. Я так и не понял. И вот мы, наверное, их наследники. Они были великие и храбрые. Мы тоже. И земля эта наша, мы её никому не отдадим. Поэтому мы – юные скифы.

Нашего командира зовут Бараш. Это не имя, но и не позывной. Это его творческий псевдоним, потому что он был поэт. Нет, он и есть поэт. Он живой. И я тоже живой. Некоторые остались живы, но батальон уничтожен. Наверное, потому что мы потеряли своё имя и своё знамя. Она была нашим знаменем, я это понял. И Бараш.

Я пришёл в батальон ради девчонки. Попросту говоря, пришёл за ней. Потому что я всегда за ней ходил, десять лет или даже больше. Когда она стала взрослой, и глазки-коляски и груди обозначились, и закруглились бёдра, тогда многие стали за ней ходить или даже бегать. Но я знал её с детского сада. Мы ходили в один детский сад. И в школу ходили вместе. Мы всегда дружили. Говорят, что она была очень красивой. У неё в батальоне был позывной Кукла, потому что красивая, как кукла. Но это видимость. Я-то знал, что она нескладная. У неё туловище длиннее, чем надо, а ноги короткие. Туловище как у осы брюшко – такое заострённое. И уши у неё. Я знал. Я же видел её каждый день, всегда, с детского сада. Но от этого я не меньше её любил, а только больше. Потому что она была моя, родная, такая вот – с осиным туловищем.

Когда мы стали взрослеть, то нам самим стало ясно, что любви до гроба у нас не получится (тогда мы не знали!). В смысле, что не получится у нас жениться, родить детей и жить вместе счастливо до конца. Потому что так не бывает. Обычно на таких девушках женятся парни постарше. Которые мужественные и загадочные, а не такой, который сидел на соседнем горшке. Да и парни потом находят себе других девушек, для которых они мужественные и загадочные. И лепят их под себя. Так всегда бывает, со всеми, и с нами так будет. Вот и она стала заглядываться на мужчин. Ну а я, я что, я потом тоже буду смотреть на девочек-малолеток. Я тоже такой, как все. Я не какой-то там необыкновенный.