Готы

Атанарих, вероятно, бывший инициатором и главной движущей силой гонений на христиан (хотя и осуществляемых непосредственно его близким родственником, с согласия совета готской знати), называл себя «юдексом», т. е. «судьей», конечно, не из-за своей роли судьи жертв этих гонений. Когда произносишь вслух готский эквивалент слова «царь» – «тиуданс», не можешь отделаться от мысли, что он мог восприниматься римским ухом как сходное по звучанию с латинским словом «юдекс». И римляне переводили его как «судья» по чистому недоразумению, в силу созвучия. Если это так, то Атанарих запрещал римлянам именовать себя не «царем» как таковым, а римской формой этого титула – «рекс», противопоставляя ей его готскую форму – «тиуданс», ибо явно испытывал непреодолимое отвращение ко всему римскому, которое был вынужден преодолеть в себе к концу жизни, когда гунны «прищемили ему хвост» и ревнителю готского «родноверия» пришлось спасаться «под крылышком» у ненавистных римлян, невзирая на свою «ганнибалову клятву»[375] никогда не ступать на римскую землю. Как уже говорилось выше, он и христиан-то преследовал, в первую очередь, потому, что подозревал в них тайных римских приспешников, возможно, потакая в этом антиримским настроениям, чрезвычайно сильным среди части вестготов, особенно знатных.

В то же время факт принятия христианства многими, судя по всему, представителями знатных готских кланов (а не только готского простонародья) заставляет задуматься о причинах успешности именно проповеди «Волчонка» среди готов.

Первым важнейшим событием в жизни Вульфилы было, несомненно, его рукоположение в епископы, связанное с руководством христианизацией его родного готского племени. Тогда он был еще молод, и величие поставленной перед ним задачи, несомненно, смущало, если не пугало будущего Крестителя «всея Готии». Четверть века спустя его паства, чьим верховным пастырем он стал и которую был обязан, как новый Моисей, вести по жизни, вопреки всем трудностям своего времени, именно вследствие ее обращения Вульфилой в христианство, подверглась великому испытанию – гонениям на христиан, от которых готам, уверовавшим во Фрауйю-Христа, пришлось спасаться «за бугром», у римлян.

На основе упомянутого выше жития священномученика Саввы и других готских исповедников (например, священномученика Никиты) можно очертить временные рамки этих гонений периодом 372–374 гг. Значит, исход Вульфилы со своим племенем (или с христианами своего племени) на земли христианской Римской «мировой» державы произошел в конце данного периода. В кратком, но содержащем ценные биографические подробности латинском сочинении арианина Авксентия[376], епископа Мопсуестийского, говорится, что за Вульфилой последовали «готи минорес», т. е. «малые готы». Видимо, это было многочисленное, но не слишком сильное и влиятельное племя, которому было особенно нечего терять в родной «Готии» и которое поэтому с благодарностью приняло предложение римских имперских властей поселиться на отведенных ему территориях Фракии, в предгорьях Гема. В долинах, расположенных в районе нынешнего румынско-болгарского приграничья. Некоторые источники, относящие исход из «Готии» целого народа к более раннему времени, а именно – к 50-м годам IV в., вступают в определенное противоречие с данными точно датированных многочисленных житий святых, посвященных эпохе гонений. Ибо если великий исход готских христиан во главе с епископом Вульфилой – «новым Моисеем» – произошел еще в 355 г., сразу после прихода Атанариха к власти, то этому «тиудансу» было бы просто некого преследовать за исповедание христианской веры в 369–372 гг.

Внести в данный вопрос необходимую ясность крайне сложно, ибо и в IV в. на нынешних Балканах, остающихся по сей день «пороховой бочкой Европы», было постоянно неспокойно. Поэтому для относительно мелкомасштабных переселений и миграций тех или иных племен не требовалось катастроф калибра гуннского вторжения. Остготы и вестготы, карпы, тайфалы, костобоки[377] и прочие народности, дыша друг другу в затылки и наступая друг другу на пятки, то и дело накатывались на римский пограничный «лимес»[378]. Однако под твердой властью августа Константина I Великого, умевшего показать варварам зубы, те не могли уже с привычной легкостью прорваться через римскую границу. Испуганные оскалом воспрянувшей от летаргии «римской волчицы», «варвары»-мигранты сочли за благо до поры до времени ослабить натиск на границы Рима в своем вечном стремлении на юг.