Готы и славяне. На пути к государственности III-IVвв

Значит, исходя из этого эдикт Эвриха должен отражать культурные и правовые особенности готского народа. Однако, если отбросить дискуссионные разногласия исследователей, следует признать единственно верной точку зрения испанского историка права Альваро д’Орса, который в своих работах доказал, что эдикт Эвриха, дошедший до нас, – это памятник не германского, а «вульгарного» римского права постклассической эпохи[542]. В итоге возникает некое противоречие, которое необходимо прояснить. Значит, либо за восемь веков эдикт подвергся таким изменениям, после которых он уже не представляет собой запись обычаев и традиций готов, либо изначально он был составлен по аналогии с правилами написания римских кодексов, но уже с учетом существующих на тот момент реалий, либо имело место и то и другое. И сразу мы находим подтверждение своему предположению у того же Исидора Севильского в «Истории готов, вандалов и свевов»: «Этот [Леовигильд, 568–586 гг.] оказался также опасным и для некоторых своих, ибо кого бы ни нашел высокороднейшим и могущественнейшим, либо рубил ему голову, либо, объявив вне закона, отправлял в ссылку. Он был первым, кто обогатил фиск, и первым, кто пополнил казну путем грабежа своих граждан и разорения врагов. Он, кроме этого, основал город в Кельтиберии, который назвал в честь своего сына Рекополем. Он исправил те законы, которые, как казалось, были неумело сформулированы Эврихом, добавив ряд недостающих законов и устранив множество лишних»[543].

Итак, кроме методов правления готских королей, мы располагаем еще и свидетельством радикального исправления первого готского правового кодекса Эвриха. У нас нет сведений о том, что заставило готского короля радикально исправлять и дополнять эдикт Эвриха, кроме неумелости его формулировок, но остается неоспоримым факт новой кодификации готских правовых норм. Мы уже никогда не узнаем первоначальный текст документа, и поэтому справедливо было бы называть ныне известный Парижский кодекс кодексом Леовигильда. Однако можно предположить, что нормы и положения его записывались по аналогии с римскими кодексами (другой формы записи готы не знали, так как жили в романизированном мире). И вряд ли Эврих создавал свой эдикт только на основании религиозно-правового опыта своего народа, без учета той обстановки, в которой он находился.

Несколько позже, в правление Теодориха Великого (493–526), в Итальянском королевстве остроготов появился эдикт Теодориха, который, как и эдикт Эвриха, являлся компиляцией римских кодексов Грегориана, Гермогениана и Феодосия II (408–450).

В связи с этим уместно напомнить сообщение Иордана: «Ввиду того что со временем уменьшилась добыча от грабежа соседних племен, возник у готов недостаток в продовольствии и одежде. Людям, которым некогда война доставляла пропитание, стала противна мирная жизнь; и вот все они с громким криком приступают к королю Тиудимеру [отец Теодориха Великого] и просят его: куда ему ни вздумается, но только вести войско в поход. Он же, призвав брата своего и метнув жребий, убедил его идти в Италию, где тогда правил император Гликерий, а сам, как более сильный, [решил] двинуться на восточную империю, как на государство более могущественное. Так и случилось»[544].

Наверное, этот фрагмент можно расценивать как начало трансформации готских традиций и обычаев отца в некую правовую систему сына.