Говядина

Пора было прятаться в пещере, и, повинуясь инстинктам, Беляк уже было повернулся к убежищу, но тут снова услышал протяжное, настойчивое мычание.

«Назло он, что ли?» — с досадой подумал парень и потянул любопытного говядинца за собой.

Поначалу мальчик не хотел следовать в темноту за Беляком, но последний был намного сильнее этого низенького толстячка, так что вскоре они добрались до того самого места, где в тоннеле пещеры была дырка, через которую проглядывало небо.

— О-о-о! — воскликнул мальчик, показав пальцем на прорешину в потолке.

— Ш-ш-ш! — Беляк зажал ему рот, а сам прислушался к внешним звукам: кроме тихого журчания речки ничего не было слышно. Даже Мясники не смогли бы двигаться так тихо в темноте, к тому же, по воде.

Мальчик все равно показывал на дырку в пещере. «Да знаю я, знаю», — сказал про себя Беляк, а ему просто кивнул. Он уже сто раз пожалел, что притащил этого невежду с собой.

Любопытный толстячок вскоре успокоился и сидел тихо, зачарованно глядя на кусок неба. Когда Беляк потянул мальчика к выходу, тот слабо сопротивлялся, но все-таки оглядывался назад, пока дыра в потолке не скрылась из виду.

Беляк не торопился выходить наружу — страх все еще держал его. Они с мальчиком, которого он окрестил Толстый, просидели в убежище полночи, и Беляку пришлось делиться с прожорливым соседом скудными запасами. Толстый не был рад ни капусте, ни лепешкам, но к утру съел все, что было предложено, просто от безысходности.

— Лепешка, — медленно проговорил Беляк, пользуясь тем же приемом обучения, что и Старец и все «видящие» до него. — Капуста. А ты, — он ткнул мальчика в голую мягкую грудь, — Толстый. Ясно?

— Яно, — повторил ученик, высовывая толстый неповоротливый язык на каждом звуке.

Беляк поморщился, надеясь, что он выглядел не так, когда Старец начал его учить.

— Лепешка. Повтори.

— Ри.

— Дубина!

— Бина!

По крайней мере, малыш точно воспроизводил интонацию.

— Я и не думал, что это так тяжело…

— Ло…

— …теперь мне кажется, — продолжал Беляк, — что Старец ошибался, и раньше «видящих» не было много.

— Тарц, — неожиданно живо повторил Толстый.

Беляк вытянул шею, и мальчик понял это как вопрос.

— Тарц! — мальчик замычал и показал на набедренную повязку Беляка.

— Это не тарц, это трусы. Одежда! — сокрушенно ответил учитель. А ему-то показалось, что Толстый повторил имя Старца. А он, наверное, просто видел такие же трусы и на нем.

Мальчик так рьяно мотал головой, что ударился о собственное плечо.

— Тааарц! — он постарался вложить в свои слова какой-то величественный смысл.

— Ты знаешь Старца? Видел его?

— Тарц! — Толстый встал и зашагал по пещере, изображая кого-то, кто собирает с пола вещи. Потом он увидел мешок и взял его. Немного повертев в неуклюжих ручонках, он раскрыл его и кинул туда недоеденную лепешку. Потом показал на потолок пещеры, но резко замер и погрустнел.

— Ты все? Закончил?

В ответ мальчик потянул Беляка из пещеры. Выходить было боязно, но ведь уже настала ночь, и даже говядинцы спали. Беляку пришлось повиноваться, тем более, любопытство брало верх.

Толстый вышел к тому самому кусту, где днем они с Беляком познакомились, и показал пальцем вверх. Беляк посмотрел — обычное ночное небо: немного облаков и много звезд, одна-единственная луна.

— И что?

Мальчик снова начал свои манипуляции с мешком.

— Ты не наелся, что ли? Тебе худеть надо, так что терпи.

Толстый обиженно посмотрел на учителя. Он снова показал на небо, сказал «Тарц!» и начал собирать невидимые вещи в мешок.

— Ты видел Старца? — Беляк и хотел, и не хотел произносить это. Ему не хватало знаний, чтобы понять свои чувства.

— Тарц!

4

Узнать историю о Старце удалось лишь через год, когда Беляк и думать о ней забыл. Толстый оказался умнее, чем он думал, так что через какое-то время Беляк переименовал его в Зазнайку — это слово он взял из букваря. Зазнайкой был мальчик, который мало знал, но всем хвастался своими знаниями. Имя ученику подходило еще и потому, что он похудел.

— Я голодный был, не спал, а тут человек в мешок мою еду собирает, — мальчик так и не перестал шепелявить, язык ему будто мешал разговаривать, хотя в пережевывании пищи активно помогал.

— Твою еду? — усмехнулся Беляк. Он подумал, что плюсы в наличии ученика все-таки есть: и собеседник, и время есть на что тратить, и смешит к тому же.

— Я тогда всю еду моей считал. Я на него крикнул и схватил какую-то кость, на ней только жилка висела. Я ее жевать, а Старец ее у меня изо рта вырвал. Я заорал, а он мне рот закрыл и говорит: «Старец, Старец, Старец», и в себя тычет. Я тогда ничего не понял. Я же не знал, что это имя. А потом я его несколько ночей ждал. И когда он приходил, я ему мясо давал, а он головой качал и брал… овощи, — надменно поморщившись проговорил Зазнайка относительно новое слово. — Он мне говорил, что мясо есть нельзя.

— Странно, что ты это помнишь, — задумчиво сказал Беляк. — Я ничего из той жизни не помню.

— Как не помнить, ведь я его почти каждую ночь видел. Пока у него ты не появился. Тогда я боялся подходить, вот и перестал.