Говорят, под Новый год…

– Послушай, дружище… Мы многого не знаем об этом мире, и об устройстве вещей. Иногда самое нереальное, самое неправдоподобное объяснение является единственно верным, – осторожно подбирая слова, начал Олег. – Я не берусь утверждать, что всё именно так, как мне кажется. Но если это и правда то самое, из разряда тех чудес, в которые взрослым уже стыдно и неловко верить… То я счастлив, что это со мной случилось.

– Счастлив? Почему? – Алекс безмерно удивился. – И тебе нисколечко не страшно?

– А чего мне бояться, если я уже убедился, что старичок желает своей жене только здравия и долгих лет жизни, – уверенно ответил Олег. – Лёха, если это действительно возможно… Если муж действительно может так любить свою жену… То, чёрт возьми, мне в этой жизни уже ничего не страшно. Значит, всё на этом свете имеет свой смысл. И это здорово.

Тазик оливье

Нюта, 40 лет, Москва

Суматошные утро и полдень тридцать первого декабря, слава Богу, остались позади. Нюта накормила завтраком группу иностранных туристов, подала ланч очередной группе иностранных туристов – и до вечернего новогоднего банкета можно было вздохнуть свободно. У неё всё было готово – салаты и фрукты нарезаны, разве что горячие блюда осталось поставить на плиту и в духовку, да картошку на гарнир сварить, но это ближе к делу.

– Справитесь тут без меня пару часов сами, Тонюсь? – спросила она официантку. – Хочу съездить на кладбище.

Это стало новогодней традицией с тех самых пор, как несколько лет назад неожиданно отыскалась заброшенная могила её далёкого предка-ресторатора. Как бы занята Нюта в эту пору ни была, как бы дико ни загружена, но тридцать первого декабря она обязательно выкраивала пару часов, чтобы навестить прапрадеда.

Уже полностью одетая, она совсем было собиралась выскочить из ресторана, но один из официантов остановил её буквально в дверях:

– Нюта, тут тебя спрашивают…

Удивлённо обернувшись, она увидела перед собой незнакомого мужчину. Вернее, он показался ей незнакомым лишь с первого взгляда. Секунду спустя она уже ошеломлённо ахнула: напротив неё стоял фигурист Георгий Плющов собственной персоной!

– Это… Это вы? – произнесла она наконец, заикаясь.

– Извините за непрошенное вторжение, – несколько смущённо выговорил он, теребя в руках роскошный розовый букет. – Мой друг Алексей Воронков просил передать вам эти цветы.

Понятнее от этого не стало – наоборот, Нюта ещё больше запуталась.

– Воронков? Цветы – мне? Просил передать – вас?!

Плющов выглядел растерянным и смешным и, похоже, сам маялся от возложенной на него ответственной миссии.

– Алекс сказал, что хочет сделать вам приятное… – промямлил он.

– Вот глупый мальчишка! – она в сердцах всплеснула руками. – Видимо, он решил, что раз я ваша давняя поклонница, то…

– О поклоннице речи не шло, – галантно прижал руку к сердцу Жорик. – Алекс просто упомянул, что если цветы вручу именно я, это будет для вас сюрпризом…

– Да уж, сюрприз – не то слово, – пробурчала Нюта, впрочем, уже оттаивая от вида кумира во плоти. – Мне, право, ужасно неловко, что этот балбес заставил вас служить ему на посылках. Но спасибо вам огромное, чего уж там!

Жорик с видимым облегчением передал ей букет и принялся сконфуженно озираться по сторонам, размышляя, как бы теперь половчее смыться. Нюта исподтишка рассматривала знаменитого фигуриста, опытным женским взглядом отмечая признаки заброшенности и неухоженности: он был, конечно, обут-одет, но становилось совершенно понятно, что ни одна прекрасная дама в данный момент не скрашивала его быт. Добротное, но старенькое пальто, шарф в катышках… «Небось, и жрёт что попало…» – подумала она в приступе жалости, а вслух очень бодрым тоном спросила:

– Не желаете ли отобедать, Георгий? Я чувствую себя почти виноватой за то, что ваш друг заставил вас гонять по всему городу, как простого курьера.

– Ну что вы, для меня эта обязанность стала даже приятной, – ещё больше смутившись, забормотал Жорик. – Однако… У вас тут витают такие аппетитные ароматы, что мне сложно отказаться от столь заманчивого предложения.

– Раздевайтесь, присаживайтесь, – Нюта рывком стянула с себя куртку, решив, что прапрадед подождёт. – Тонечка! – громко позвала она официантку. – Тащи всё, что от ланча осталось.

Через несколько минут Жорик уже сидел за столом и уплетал борщ. Наблюдая за ним, Нюта чуть не плакала – до того он выглядел изголодавшимся, словно уже сто лет не пробовал горячего. Впрочем, несмотря на то, что фигурист ел торопливо, с большим аппетитом, его манеры всё-таки отличались изысканностью. «Худющий… Один нос торчит… – думала она с состраданием, – поди, живёт на магазинных пельменях да на быстрорастворимой лапше».

– Ну как, вкусно? – спросила она его, как мать – дитятю. Жорик возвёл очи к потолку и издал какой-то нечленораздельный стон, выражая свой неумеренный восторг.

– Это не борщ, – заявил он наконец. – Это – симфония!

– А вы его ещё сметанкой забелите, – заботливо посоветовала Нюта.

– Портить такой борщ – сметаной? Ну уж нет, увольте, – засмеялся Жорик. – Я хочу чувствовать его настоящий вкус…