Говорят женщины

Оуна смеется, но глаза ее наполняются слезами. Я едва могу писать.

Женщины по очереди помогают друг другу спуститься по лестнице.

А как же Август? – спрашивает Оуна. (Примечание: последние ее слова, которые я слышу.)

Я улыбаюсь, что-то бормочу, машу рукой. Я смешон.

Агата спускается последней. Я встаю.

Агата поворачивается ко мне и улыбается. Август, говорит она, разве ты не женился бы на моей Оуне?

Я тоже улыбаюсь Агате. Ничего так не хотел бы, говорю я. Я долгие годы множество раз просил Оуну, просил ее руки.

И она всегда говорила «нет»? – спрашивает Агата.

Я опять улыбаюсь и кричу Оуне: Еще для тебя сведение, последнее, Оуна… Я всегда буду любить тебя!

Я слышу, как Оуна смеется, но не вижу ее. Она уходит.

Агата спускается по лестнице, уже почти внизу.

Она тоже любит тебя, Август, говорит Агата, переводя дыхание. Она всех любит.

* * *

Как мне жить без этих женщин?

Сердце мое остановится.

Я постараюсь обучить мальчиков Оуне. Она будет моей Полярной звездой, моим Южным Крестом, моим севером и югом, западом и востоком, моими новостями, направлением, картой и взрывчатыми веществами, моим ружьем. Я буду писать ее имя в начале каждого поурочного плана. Я представляю себе школы в меннонитских колониях по всему миру, как исчезает солнце, незаметно отступая, чтобы поделиться своим теплом и светом с другими частями мира, и все принадлежит всем, и наступает время домашних забот, ужина, молитвы, сна, и дети просят учителя рассказать еще одну историю про Оуну, сначала бывшую дочерью дьявола, а потом ставшую самым любимым чадом Божьим. Душой Молочны.

И врата ада не одолеют ее. Когда старейшины и епископы меннонитских колоний будут излагать историю Савла и его обращения, они в то же самое время будут обращаться к истории об Оуне, повторять, петь ее, рассказывать о непослушных волосах, перепачканном подоле платья, легком смехе, любви к сведениям (у стрекоз шесть ног, но они не умеют ходить!), подобных для нее, а может, и для всех обитателей Молочны снам, когда чей-то сон становится для нас правдой, когда бредовые видения Менно Симонса и есть мир, когда гневные толкования Петерса и есть наш узкий путь, а сведения – в мире, в мире, к которому мы не принадлежим, или не можем принадлежать, или, возможно, все-таки принадлежим, их скрывают от нас, и реальные сведения приобретают мифическую важность, внушают благоговейный трепет, это дары, самиздат, валюта, это евхаристия, кровь, запретное; представьте себе: плод может помочь излечить больное материнское сердце или любой другой орган, даже мозг, послав туда стволовые клетки; и еще послушайте: в найденных позже сердцах двух женщин, страдавших сердечной недостаточностью, годы спустя после того, как они дали жизнь своим сыновьям, были обнаружены клетки, образовавшиеся из клеток мужского зародыша… и я заклинаю любовь Оуны к точности, но еще к таинственным рекам и мифу, к безумию, скачкам впереди, к слушанию, одиночеству, поднятым к созвездиям кулакам, крышам и прачечным, и сияющие глаза, глаза, которые сияют, когда история захватывает и жестокость становится слабым огнем, а потом уходит.

Агата протягивает руку и треплет меня по колену. Теперь я выше ее и, наклонившись, касаюсь ее плеча. Она спускается, кладет свою руку на мою. Я напоминаю ей, что надо держаться за лестницу обеими руками.

Она просит меня остаться на сеновале и подождать Саломею, та вернется сюда, когда будет искать женщин.

Скажи ей, говорит Агата, что мы собираемся за школой.

А Аарон? – спрашиваю я.

Ответа нет. Женщины ушли с сеновала.

* * *

Список, как просила Агата.

Солнце.

Звезды.

Ведра.

Рождение.

Урожай.

Числа.

Звуки.

Окно.

Сено.

Фринт.

Лучи.

Тщета.

Моя мать.

Мой отец.

Язык.

Мягкие ткани. (Их прочность и способность к регенерации, даже когда они защищают твердые ткани, жесткий эндоскелет человеческого тела.)

Колония. (Ее часто определяют не тем, чем она является. Слышу насмешливый голос Мариши: Что ты несешь, Август?)

Сон. (О домах, построенных из камней, их легко разобрать за ночь и увезти в фургоне, чтобы собрать в другом месте, а затем снова разобрать, и при каждой разборке известковая составляющая камня чуть эродирует, пока дом не становится таким маленьким, что уже и не дом вовсе. У меня во сне за дома отвечала Оуна, и, похоже, она только и вела публичные дебаты о том, что лучше: восстанавливать их, резервировать или дать им превратиться в пыль, как положено природой. Если дома создавали для разборки, временными, и при регулярном демонтаже они распыляются, то, может, так тому и быть? Они ведь для того и созданы. Если мы не хотим исчезновения наших домов, их надо иначе строить. Мы же не можем сохранить дома, построенные для того, чтобы они исчезли. Некоторые присутствовавшие на дебатах в моем сне не соглашались с Оуной. Они говорили: Это наследие, или объект наследия, артефакт, физическое напоминание о том, что было. И Оуна, улыбаясь, отвечала в моем сне: Вовсе нет, это совсем другое!)

Мухи.

Навоз.

Ветер.

Женщины.