Говорит и показывает Россия

“Беседа” между Путиным и журналистами НТВ длилась больше трех часов. Первые пятнадцать минут Путин был дружелюбен, он как будто старался обаять своих собеседников, обещая, что все продолжат работать. После нескольких жестких вопросов тон президента изменился. “Его взгляд стал холодным и злобным. Он смотрел на нас как на врагов”, – вспоминал Киселев[418]. Путин оказался очень хорошо подготовлен и периодически цитировал документы, предоставленные прокуратурой. Послушав Путина в течение первых тридцати минут общего обсуждения, Сорокина передала коллегам короткую записку: “Все бесполезно”. Путин явно не верил, что журналисты НТВ говорят от своего имени. Как чекист, он верил в заговоры, а не в свободную волю людей. Глядя прямо в глаза Киселеву, Путин сказал: “Мне все известно о телефонных разговорах, которые вы часами ведете с Гусинским”, – ясно давая понять Киселеву, что его телефон прослушивается. “Ну и что, мы с ним партнеры с 1993 года!” – возразил Киселев. “Мне известны все инструкции, которые вы получаете от Гусинского”, – холодно сказал Путин[419].

4 апреля “Газпром” совершил корпоративный захват НТВ, сместив Киселева с должности генерального директора канала и заменив все руководство. В разгроме НТВ Кремль опирался на тех, кто пострадал от него в прошлом. Альфред Кох, бывший член команды Чубайса, которую в 1997 году дискредитировали при помощи НТВ, был назначен генеральным директором холдинга “Газпром-Медиа”, которому и должно было отойти НТВ. Гендиректором НТВ вместо Киселева был назначен Борис Йордан, американский банкир русского происхождения, который помог Потанину привлечь деньги на покупку “Связьинвеста” на аукционе.

На подконтрольных государственных телеканалах Кремль представлял атаку на НТВ исключительно как “спор хозяйствующих субъектов”. На самом НТВ происходящее изображалось как борьба за свободу слова и демократию. Ни то, ни другое не было правдой – во всяком случае, полной правдой.

Гусинский находился в крайне уязвимом положении. Его долг “Газпрому” в виде двух займов, которые он получил для финансирования спутникового телевизионного проекта НТВ Плюс, составлял почти 500 миллионов долларов. Теоретически эти займы можно было конвертировать в акции “Медиа-Моста” и передать их “Газпрому”. Кремль, однако, велел главе “Газпрома” Рему Вяхиреву ни в чем не идти навстречу Гусинскому. Вяхирев, на которого в Кремле имелось достаточно компромата, был вынужден подчиниться. Положение Гусинского усугублялось еще и тем, что общественная поддержка была сильно ослаблена войнами за “Связьинвест”, политическими разборками и кризисом 1998 года.

Тот кредит доверия, который НТВ получило в 1993 году, когда только начало выходить в эфир, оказался исчерпан почти полностью.

Мало кто в России, включая даже защитников НТВ, был готов воспринимать его как борца за гражданские права и свободу слова. Журналисты телеканала пытались проводить параллели между своими протестами и акциями, которые за несколько месяцев до того происходили в Чешской Республике. Там журналисты общественного телевидения устроили забастовку против назначения нового руководства; тогда это вызвало массовые демонстрации по всей стране и на стороне бастующих выступил Вацлав Гавел. Но такие параллели выглядели неубедительно.

Сколь ни велик соблазн изобразить журналистов НТВ бескорыстными защитниками свободы слова, это было бы так же неточно, как выставлять их противников поборниками справедливости и государственных интересов. Кремль нападал на НТВ не из-за недостатков канала, а именно из-за его достоинств, используя при этом слабые места оппонента. Многие журналисты, испорченные и скомпрометированные своим непомерно раздутым статусом, деньгами и цинизмом, который они считали достоинством, когда находились на вершине благополучия и власти, теперь вспомнили и разом заговорили о нравственных ценностях.