Говорить мирно в мире, полном конфликтов. То, что вы скажете, изменит ваш мир

Тот, у кого нет времени на сожаление, не найдет его и на исправление.

Сэр Генри Тейлор

Очень часто на наших тренингах мы проводим работу по исцелению. Представьте себе, что это происходит на глазах у восьмидесяти или девяноста человек – более чем достаточно свидетелей, которые могут подтвердить эффективность нашего подхода. Участники регулярно говорят мне о том, что они получили больше за тридцать-сорок минут семинара, чем за шесть-семь лет традиционной психотерапии.

Во-первых, здесь мы очень мало говорим, если вообще говорим, о прошлом. Я понял, что разговоры о том, что произошло много лет назад, не только препятствуют исцелению, но и способствуют сохранению и усилению боли. Ведь вам приходится заново переживать эту боль. За годы практики я убедился, что мы по-настоящему помогаем людям, обсуждая именно то, что происходит с ними в данный момент, в настоящем, – хотя это и идет вразрез с теорией психоанализа.

Вы исцеляете, обсуждая то, что происходит в данный момент, в настоящем.

Прошлое – отличный стимул для исцеления, и мы не отрицаем его влияния на настоящее, но и не «зацикливаемся» на нем.

Во время семинаров я часто играю роль человека, который в прошлом причинил кому-то боль. Нередко это бывает один из родителей. Я могу играть роль отца, который бил или насиловал конкретного человека в детстве. Итак, я сижу рядом с ним и играю роль того, кто является источником его страданий, но только так, будто он знает ненасильственное общение. Я начинаю с сочувствия и говорю: «Что до сих пор живо в тебе как результат тех поступков, которые совершал я?» Заметьте, мы не обращаемся к прошлому и обсуждаем не мои поступки, а то, что живо в человеке, что до сих пор остается в нем после того, что произошло в прошлом.

Чаще всего люди не знакомы с ненасильственным общением, поэтому они могут рассказать мне о том, что живо в них, только поставив диагноз: «Как ты мог это сделать? Ты был очень жестоким. Как отец вообще может бить своего ребенка?» Тогда я начинаю с того, что говорю: ««Я слышу, что тебе…», – а затем, используя ненасильственное общение, перевожу это на то, что они чувствуют и каковы их потребности. Играя роль отца, я вступаю в эмпатический контакт с их болью, даже если они говорят о ней не напрямую.

В ненасильственном общении мы знаем, что все эти диагнозы – отчаянное выражение того, что человек чувствует и каковы его потребности в данный момент. Так что я продолжаю до тех пор, пока они окончательно не разберутся с тем, что на данный момент живо в них, что все еще является для них болезненным. А потом, когда они осознают все это, я начинаю сожалеть о содеянном, по-прежнему оставаясь в роли отца. Не извиняться, а именно выражать сожаление, горевать об этом.

«Извините» – слово из языка насилия.

Ненасильственное общение показывает нам различие между сожалением и извинением. Извинение, в сущности, – часть языка насилия. Извиняясь, мы признаем свою вину – нас следует осуждать, мы должны раскаиваться, мы просто ужасны. И только когда мы со всем этим соглашаемся, когда мы достаточно раскаялись за все, что сделали, – только тогда мы можем получить прощение. Слово «извините» – часть этой игры. Мы можем получить прощение, только если достаточно себя ненавидим.

Игра, в которой мы соглашаемся с тем, что ужасны, что с нами что-то не так, не приводит к исцелению; для исцеления нужно заглянуть внутрь самих себя и увидеть, какие из наших потребностей не были удовлетворены нашим поведением. И когда мы понимаем это, даже страдание начинает ощущаться иначе. Это более естественное страдание, тот вид страдания, который ведет к обучению и исцелению, а не к ненависти к самому себе и не к чувству вины.

Итак, будучи в роли отца, я сначала проявляю эмпатию к дочери, а потом выражаю сожаление. Я могу сказать: «Мне ужасно грустно видеть, что мой способ справиться с собственной болью тогда причинил тебе столько страданий. И это тоже не удовлетворило мои потребности, ведь они были совсем в другом – в том, чтобы способствовать твоему благополучию». Так звучит сожаление. После полного выражения сожаления, отец может объяснить дочери, что происходило у него внутри, когда он совершал все те ужасные вещи. На этом этапе мы действительно погружаемся в прошлое, но не для того, чтобы обсуждать произошедшее, а чтобы помочь дочери увидеть, что чувствовал отец, совершая все те поступки.