Говорите любимым о любви

Лейтенант остановился и долго смотрит на свою

вчерашнюю лыжню, осиротевшую, одинокую.

Он будет приходить сюда каждый день. Будет ждать ее,

чтобы сказать:

— Прости. Я был неправ.

Ведь она вернется, правда?

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Вера проводила его до проходной.

— Так ты обязательно приходи, — еще раз напомнила

она. — Уж очень хочется, чтобы этот день был особенным,

праздничным. Ведь в жизни раз бывает восемнадцать лет...

Знаешь, я хотела пригласить всех, всех своих подружек. Да

только мама сердится. Опять, говорит, придется стулья у

соседей занимать, да и шумно очень.

Николай твердо обещал прийти.

С тем и расстались.

Разговор этот происходил в прошлую субботу, неделю

назад. Сегодня у Веры день рождения. А Николай, как на зло,

назначен в наряд, дневальным по роте. Вот незадача-то! Сразу

сказать командиру постеснялся, а теперь вот мучайся,

переживай.

Солдаты готовились к увольнению в город: подшивали

свежие подворотнички, гладили мундиры, чистили сапоги.

Николай с завистью смотрел на них, а на сердце у него кошки

скребли.

Подошел рядовой Сотников, лучший друг Николая,

шутливо толкнул его плечом:

— Чего надулся? О будущей теще, что ль, задумался!

— Иди ты... знаешь куда? — огрызнулся Николай.

— Знаю. В город. В кино. Вот они — два билета.

Николай вздохнул.

— Ну, правда, Коля, может, случилось что? —

участливо, вполголоса опросил Сотников.

— У Веры сегодня день рождения. А я — сам видишь...

— Николай отвернулся, в горле у него перехватило.

— Да-а, — протянул Сотников. — Худо, брат. А она,

значит, даже и не знает, что ты в наряде?

— Нет... Слушай, Петька, друг. Забеги к ней,

предупреди, а?

— Вообще-то... это, конечно, можно, — как-то сразу

потускнел Сотников. — А где она живет?

— На Заветной, 25. За радиозаводом.

Сотников прикинул в уме, покачал головой.

— Не успею. Не по пути мне. Да и далеко очень. Ты уж

извини, пожалуйста. — Он виновато развел руками.

Николай зло чертыхнулся. «Тоже мне, друг называется,

— в сердцах подумал он. — Ну, погоди, Петька...»

Мимо проходил ефрейтор Кандыба. Николай — к нему.

— Слушай, друг...

Кандыба внимательно выслушал его, записал адрес,

потом зачем-то посмотрел на часы, еще раз переспросил адрес

и, наконец, вымолвил.

— Не можу, братику. Никак не можу. Дило есть.

Николай бросился к сержанту Семенову — он как раз

наводил глянец на сапоги, потом к рядовому Топырину, к

Завадскому, Рулеву... Все его участливо выслушивали,

спрашивали адрес, и все ссылались на какие-нибудь

неотложные дела, на чрезвычайную занятость в городе именно

в сегодняшний вечер.

Раздосадованный, разочаровавшийся в лучших

друзьях, Николай заступил на пост, отстоял свою смену и лег

отдыхать. Ему не спалось. Тяжелые думы ворочались в его

голове, было обидно за себя, за Веру, за друзей. Может быть,

бывших друзей...

Ранним утром телефонный звонок вызвал его на КПП.

«Вера пришла» — с похолодевшим сердцем догадался

Николай. Он бежал к КПП, с тревогой думая о том, что его

сейчас ожидает.

Дежурный сержант выпустил его за ворота. За ними, у

забора, стояла Вера. Глаза ее смеялись.

— Что же ты натворил, отчаянная твоя головушка!

У Николая упало сердце.

— Мама так и сказала, чтобы я отругала тебя. Разве так

можно? Три раза за стульями к соседям бегали, за посудой.

— А что... что случилось?

— Да ничего не случилось, дурной ты мой. Просто

гостей вчера у нас было много. Все твои друзья приехали.

Шесть человек. А ребята какие хорошие! Один даже цветы

принес. И где только он достал их зимой?

Николай встрепенулся.

— Как где? Солдаты — они, знаешь, какие? Они все

могут! Они, если надо, за друга в огонь и в воду. Это же

солдаты, понимаешь?

— Понимаю, — тихо сказала Вера.

ВЕСЕННЯЯ СКАЗКА

Ранним погожим утром бежал по лесу веселый и

быстрый Ручей. Бежал, бурлил, пенился, говорливой трелью

рассыпался на поворотах, подгонял сам себя:

— Скорей, скорей!

Скорей туда, на синий простор, на широкую равнину,

где спокойно и величаво несет свои могучие воды Большая

Река, где ветру приволье, где даль на полсвета раскинулась, а в

небе, как белые лебеди, плывут и плывут облака...

Дятел стучал на старой осине. Гремел птичий хор.

Набухали, набирались силенок березовые почки. А по стволу

совсем еще молодой березки, надломленной зимней вьюгой,

словно слезы, катились капли сока.

Робкий Подснежник выглянул из-под вороха сухих

прошлогодних листьев, огляделся вокруг: тепло ли, солнечно

ли? Не пора ли распускать лепестки?

На всякий случай спросил:

— Пора?

— Пора! Пора! — прокричал ему Старый Грач,

пролетая над лесом к деревне, где на ветлах уже хлопотали его

родственники.

Приподнялся Подснежник на тоненькой ножке,

выпрямился и расцвел.

А Ручей мчался все дальше и дальше, вперед и вперед.

Сильный и быстрый, он шумно плескался в узких берегах,

бурлил в водопадах, рассыпался на миллионы мелких брызг, а

в каждой из них сверкала семицветная радуга.