Грачи прилетели. Рассудите нас, люди

— Партия, товарищ Назаров, всегда заботилась о завтрашнем дне, — прозвучал резкий и властный голос Прохорова. В толпе произошло короткое и молчаливое движение. — Партия, это всем известно, зорко смотрит в будущее, не забывая, конечно, и сегодняшних дел! Один из актов внимания партии к нашей колхозной жизни — это посылка в село на руководящие должности коммунистов городских и промышленных районов. К нам в район прибыл товарищ Аребин Владимир Николаевич. Райком партии и райисполком рекомендуют его вам, в вожаки вашего колхоза…

Аребин не без горечи отметил: «Вот так и были „рекомендованы“, а в сущности, назначены те двадцать восемь „вожаков“, о которых говорил Павел; попадались и знакомые колхозникам люди, а чаще совершенно неизвестные; попирались права, нарушалось незыблемое — демократия…» Аребин и себя причислял к таким же, к назначаемым.

Тучными слоями висел, колыхаясь над головами, зеленый дым — непременный спутник людских сборищ и раздумий. В помещении становилось все более сумрачно и тесно. Сердце Аребина билось гулкими рывками, удары звонко отдавались в ушах. Заранее заготовленная речь, с которой он намеревался обратиться к собранию, четкая, стройная и весомая, вдруг смялась, слова померкли — эти люди за минувшие годы наслушались речей немало. И теперь ему захотелось завоевать их доверие, чтобы они увидели в нем своего…

Конюх Терентий Рыжов, прижмурив глаз от дыма цигарки, спросил скрипучим голоском, с намеком:

— Скажи, Владимир Николаевич, только по-свойски, по-простому, с охоткой ли ехал к нам, или так, поневоле?

В тишине было слышно, как потрескивал фитиль в лампе. Аребин помедлил, придумывая, как лучше ответить, ладонью провел по глазам, словно ярче хотел разглядеть старика с хитрым прищуром.

— Нет, — признался он, — большой охоты я не испытывал. Поймите меня хорошо, товарищи. Очень трудно в тридцать пять лет начинать строить жизнь заново… Но вопрос встал так: если это необходимо для нашего общего дела, буду строить ее заново. Другого решения нет и быть не может.

— Конечно, нелегко! — вздохнул кто-то с явным сочувствием. — А жена-то твоя, видать, по-другому рассудила?..

— По-другому, — неохотно согласился Аребин.

— А ты не горюй, — долетел из глубины, от двери, задорный со смешком голос. — У нас девок хватает. Женим!..

Кое-кто несмело, как бы стыдливо рассмеялся. А Орешин, Коптильников и даже Прохоров невольно взглянули на Алгашову. Обернулся к ней и Павел Назаров.

Наталья уже не играла балованной улыбкой; пристально, серьезно следила она за Аребиным, и что-то испуганное, обреченное стояло в ее потемневших глазах.

Говорившего одернули:

— Сурьезный вопрос решается, а ты глупость свою выставляешь!.. В Москве родился или пришлый?

— Земляки мы, — ответил Аребин. — С Суры я. Еще до войны ушел на учебу в Тимирязевскую академию. Война помешала. Пришлось заканчивать учение после войны… Работал в сельскохозяйственном издательстве редактором. — Он опять провел ладонью по глазам, скрывая усмешку: вспомнил, сколько положили стараний, хлопот, труда — и он сам, и жена, и тесть, — чтобы не услали на периферию, сколько было встреч с какими-то влиятельными людьми, просьб…

— Как ни огибал нас, а завернуть пришлось…

— Как видите, пришлось.

— Судьба, Владимир Николаевич! — крикнул кто-то, смеясь.

— Тише! — Митька Просковьин поднял руку. — Я прошу слова. Хочу допытаться вот о чем… Скажи мне, пожалуйста, Владимир Николаевич, водочку потребляешь, чай?

— Водочку не пью, — спокойно заявил Аребин.

Митька изумленно закрутил головой.

— Неужто так и не пьешь? Чудно! — Он засмеялся. — Так мы тебя научим!

— Нет, не научите. — Аребин подался к Просковьину. — И запомни, Дмитрий: в пьяном виде в общественном месте при мне никто не появится.

Митька растерянно приоткрыл рот. Ему впервые ставили такие жесткие условия, и это его озадачило.

— Ну, а что ты со мной можешь сделать, если появлюсь? Удалишь с собрания? Эка беда! Заплачу, гляди-ка!..

Вступать с Просковьиным в спор и давать разъяснения о вреде алкоголя было бесполезно да и неуместно.

— Мы для тебя, Дмитрий, вытрезвитель построим, — пообещал Терентий Рыжов.

Митька ахнул:

— Чего?!

— Оборудуем его по последнему слову техники, — разъяснил Рыжов. — Как напьешься — сейчас тебя в вытрезвитель и сунем. А там похуже, чем в аду: в одной стороне ледяной душ поливает, в другой — котлы кипят, выпаривают из таких, как ты, Дмитрий, пьяный кураж.

Митька весело ответил на шутку:

— Мы в семи котлах варены — не берет, дядя Терентий! У нас еще коровник не построен, а ты — вытрезвитель!..

— Коровник, может, потому и не построен, что вытрезвителя нет, — мимоходом заметил Аребин.

Люди, удивленные столь странным и, быть может, верным открытием, заулыбались.

— Вытрезвитель в нашей местности — дело новое, — проговорил Прохоров и тоже неожиданно улыбнулся. — Мы не против новшеств. — Он поддержал шутку Аребина. — Но пускай товарищ Аребин скажет, надолго ли к нам приехал и с чего думает начать свою деятельность.

— Мы тоже думаем про это, — подтвердил дед Константин Данилыч. — Москва, как магнит, так всех и тянет.