Град обреченных. Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осуждённых

Потом он получил второй срок, тоже за кражу. Меня всегда удивляло, что к нему заявляются какие-то друзья в наколках, что он постоянно куда-то уходит гулять. Ну а потом он вроде остепенился, познакомился с Леной, сын родился. Долгое время работал водителем. Когда с деньгами стало туго, уехал в артель в Иркутск на заработки. Ну и я вскоре к нему приехал. А тут случилась девальвация, зарплату никому не выплатили. Вот тогда и стали зарабатывать темными делами и делишками. Но это не было как в фильмах — типа давайте банду создадим. Нет. Это все само собой получилось. В Иркутске магазины грабили. Потом волна рэкета из Москвы докатилась до нас. В том смысле, что и мы стали рэкетирами. Человек 12 нас было — и на всех пара пистолетов. Коммерсанты платили дань, кто отказывался — тот страдал. Тяжело вспоминать.

— Так ведь четверть века прошло, даже больше.

— А я до сих пор переживаю. Эти 1990-е правда лихие были, кровавые. Все, что мы тогда делали, — это…как бы правильно выразиться… неестественно, что ли. Три года длились наши похождения, пока мы все не оказались за решеткой. Прокурор мне запрашивал 15 лет изначально, но суд вынес одинаковый приговор и мне, и брату. Смертная казнь. Прозвучало, будто гвоздь вбили в крышку гроба.

— Брат переживал, что втянул вас во все это?

— Да, потом к нему пришло осознание. Мы ведь в одной камере сидели, представляете?

— Как так вышло?

— Я написал судье прошение. Поскольку мы все равно были под расстрелом, то просил, чтобы побыли вместе перед смертью. Она удовлетворила.

— Помните эти дни ожидания, когда выведут на расстрел?

— Такое не забудешь. Каждый день ждали. А там ведь как было — при нас из соседней камеры двоих вывели вроде как на свидание. И они уже не вернулись. Мы старались с братом о казни не говорить, просто общались на отвлеченные темы. Но в камере будто пахло смертью. Она словно в воздухе была. Как бы вам объяснить? Мысль о скорой смерти в тебе поселяется и постоянно с тобой. Отдыхаешь от нее, только когда спишь. Я тогда очень жалел, что прожил так свою жизнь бессмысленно, глупо. Уверовал там тогда. Мне было страшно, что приведут в исполнение приговор, а я некрещеный. И я позвал священника. А Олег уверовал и крестился только несколько лет спустя, в «Черном дельфине». Я написал в той камере «смертников» стихотворение. Оно потом стало песней, я даже клип снял.

«Опять на небе луна
Зовет меня в путь,
Зовет меня в путь.
А я сижу у окна
И не могу уснуть.
Когда-нибудь по весне
Я поднимусь
И вдалеке от земли
Я Богу помолюсь.
И бесконечная жизнь
Как бурная река,
И я плыву на ладье,
Плыву издалека…»

— Это были ваши первые стихи?

— Нет. Я писал стихи и музыку с восьмого класса. В школе организовал свою музыкальную группу. Мы играли даже в Доме культуры машиностроительного завода, где отец работал. Делали кавер и свои какие-то песни исполняли. Если б не 1990-е, то как знать, может, не затянула бы вся эта криминальная тема и сразу бы стал музыкантом. Но вообще это долгий разговор. А мораль такова: те, с кем мы общаемся, определяют наш путь. Выбирайте окружение. Но, кстати, сама криминальная романтика мне никогда не нравилась — у меня даже нет наколок.

— Где вы отбывали наказание?

— Из 15 лет, на которые мне заменили пожизненный срок (а его, в свою очередь, дали президентским указом о помиловании), большую часть я отбывал на «крытке» в Енисейске. Это такая тюрьма строгая, где сидишь все время в камере. Там я написал песню:

«Здесь снегами заметает лагеря.
Для южан здесь всегда непогода.
Я двенадцать уже отмотал
И до дома осталось три года.
Покрывала здесь стелет зима
Белоснежные, ростом в метра.
Здесь морозы за срок всегда,
И для слабых здесь точно не место».

Гитары в тюрьме не было, так что не мог музыку сочинить. А потом перевели на зону в Читу. Там и режим мягче, и гитара была. Можно было приходить в клуб, поиграть. Там я песню накидал. Уже после освобождения весь ушел в творчество. У меня несколько альбомов вышло. Лирика, шансон.

— Про тюрьму там есть?

— Есть, но больше про жизнь на воле. Я ведь давно живу другой жизнью. У меня трое детей растет.

— Брат вам звонит? Прошлое вспоминаете?

— Звонит регулярно. Он рад за меня. Рад, что я на воле. А прошлое вспоминать некогда — звонки они ведь по 50 минут, так что успеть бы наговориться про настоящее. Жизнь идет. У меня — тут, у него — там. Но она идет.