Град огненный (СИ)

Последнее слово вонзается в мозг, словно пуля. Меня откидывает на спинку стула. Дышать тяжело. Спазмами сводит горло. Стены трескаются, вспыхивают, осыпаются пеплом. За ними — таежный лес. Сосны ломаются, как спички, когда я раздвигаю их бронированной грудью. Под лапами проминается земля, рушится, не выдерживая моего веса. И я проваливаюсь в бездну. Лечу, лечу — так долго, что ветер выдувает остатки разума, и оставляет только инстинкты. Я вою, вскидывая неповоротливую голову, но вижу вокруг лишь клубящийся туман. И вздрагиваю, когда плюхаюсь животом на упругую и липкую паутину. Качаюсь в ней, как в люльке, изнывая от голода и тоски. А вокруг собираются они — мои подданные, питающие меня сладким нектаром и подгнившим мясом. Я ворошу их умы, как угли в костре, вытягивая эмоции и чувства, надежды и страхи, и вкладываю свою любовь и свое Слово. Я — свет. Я — Бог. Я — ключ, заводящий их мертвые сердца.

— Не хочу…

Я дергаюсь, и рвутся паутинные нити.

— Не хочу!

Иллюзия разлетается осколками. Больно ранят сердце, и оно кровоточит, истекает огнем и ядом.

— Насекомые летят на свет. Кто-то должен вспыхнуть для них, — кажется, это говорит Полич, но я упрямо мотаю головой. Не так. Не под темным и вонючем куполом Улья. Не с коконами, где дети умирают для того, чтобы переродиться в монстра. Если все начнется заново — для чего тогда случился Переход?

— Вы тщательно планировали операцию, — с трудом произношу я. — С самого начала. Как только я оказался в коконе.

— Во-первых, планировали не мы, — обрывает Полич, и в голосе слышится раздражение. — Я никогда не участвовал в гонке вооружений. Мои интересы простираются куда дальше, и они куда благороднее.

— Добрыми намерениями выстлана дорога в ад, — вспоминаю человеческую поговорку.

Полич недовольно поджимает губы, говорит сухо, тщательно подбирая слова:

— Любую, даже самую благородную идею, можно вымарать в грязи и преподнести, как величайшее зло. Но я подключился к работе еще зеленым аспирантом, и мне больно видеть, насколько извратили мои идеи, мое видение, мои разработки. Гадко даже подумать, что квинтэссенцией столь долгого и кропотливого труда станет… это! — он раздраженно машет в сторону экрана.

— Вы должны понимать, господин Вереск, — подхватывает Серый, — что Дарский эксперимент в целом, и проект «Ферзь» в частности спонсировало Эгерское королевство. И вы не первый васпа, которого пометили высококонцентрированным препаратом АТ, чтобы в последствие превратить вас в дубль Королевы.

— Были еще? — выпаливаю я прежде, чем понимаю: конечно, были. По крайней мере, трижды до меня.

— С того момента, как проект «Абадон» вырвался из-под контроля и Дар превратили в большую экспериментальную площадку, в головной Улей время от времени подсаживали меченых особей, — поясняет Серый. — Им оставляли некоторую автономность, возможность блокировать сигналы Королевы. Вы никогда не спрашивали себя, как вам удалось скрыть от Королевы некоторые секреты и, в конце концов, сбежать из Улья?

Конечно, спрашивал. Гордился и чванился своей ис-клю-чи-тель-ностью. Меня не сломали ни Харт, ни Совет претории, ни сама Королева. Но лишь потому, что я выполнял другую, заложенную людьми программу.

— Насколько я знаю, — продолжает Серый, — таких, как вы, в головном Улье было еще двое. И они тоже сбежали. Вот только к цели пришли именно вы, господин Вереск. И только вы пережили трансформацию. И если бы не вмешательство наших спецслужб, и — надо отдать должное — если бы не усилия профессора Тория, то Эгерское королевство признало бы проект «Ферзь» успешным.

— Спасибо моему сим-би-онту! — усмехаюсь и поднимаю руку, словно вскидываю наполненный вином бокал. Я не хочу показывать, что на самом деле испытываю облегчение от провала эксперимента. Экзоскелет получился хрупким, и, распадаясь, плавился прямо на коже. Не самые приятные ощущения. Но еще неприятнее, если бы я окончательно сросся с панцирем. Ворочался бы в вонючей и темной пещере, питаясь сахарным сиропом и падалью. Живая станция, транслирующая приказы людей на многотысячный рой.

— Вы хорошо осведомлены о Дарском эксперименты, господин Леви, — говорю я. — Не помню, была ли ваша фамилия в списках Шестого отдела?

— Мы не работали на Шестой отдел, господин Вереск, — спокойно отвечает Полич. — Ни господин Леви, ни я сам.

— Зато работала ваша внучка.

Мужчины переглядываются. Полич хмурится, и, наконец-то, отводит взгляд, а я ухватываю тонкие ниточки его эмоций — смущение и тревогу?

— Иногда, — медленно произносит Полич, разглаживая пальцами стрелки на брюках, — мы принимаем не совсем правильные решения, думая, что поступаем во благо. Во благо своей страны или своих близких, — он морщится, будто каждое слово дается ему с трудом. — Бедная девочка слишком рано осталась сиротой. И в ее жилах течет эгерская кровь. Вы знаете, эгерцы весьма упрямы, когда отстаивают свои идеалы.