Град огненный (СИ)

— Он нашел один из тех трупов, что вы закапываете на свалке? — глухо произношу я. — Или банки из-под препарата АТ? Знаешь, такие, с гравировкой-птицей. Запоминающийся герб. Эгерский, верно?

— Да… — голос загорца срывается. Он весь трясется как от озноба. По лицу катится то ли вода, то ли пот. — Он спросил… имеем ли мы отношение… к Шестому отделу. И тогда Борис… набросил на него ремень.

— Ах ты сука! — Франц вылетает из-за моей спины, сгребает загорца в охапку. Проволока натягивается, оставляя на коже багровый след. Человек сучит ногами, захлебывается слюной. И если бы у меня был стек, я бы взрезал его от паха до горла. Я бы…

Я закусываю губу и кладу ладонь сержанту на плечо.

— Не нужно. Пусть договорит. А потом… потом мы сдадим его в участок.

— Ты чокнулся, босс?

Франц глядит зверем. Из-под бровей сверкают льдистые глаза. Тяжелый мертвый взгляд. Такой был у наставника Харта, когда он чуял кровь. Так смотрят, наверное, все васпы.

— Нет, — повторяю я. — Нам нужно вытащить Расса. Если эта гнида признается, Расса освободят.

Сержант сдается. Его пальцы разжимаются. Рука падает, как безвольная рука мертвеца. Взгляд тускнеет, и Франц отводит глаза.

— Ты — босс, — тихо говорит он и отступает в тень позади меня.

Я обвожу взглядом четверку пленников. Они исходят молчаливой ненавистью. Все — кроме побитого: тот все-таки потерял сознание. Если бы могли — расстреляли нас на месте. Или отрезали головы и насадили на колья. Но сила теперь не на их стороне. Игра подходит к концу, и каждый понимает это. Понимает и загорец, поэтому торопится:

— Это все Вацлав… он виноват! Клянусь! Он и Борис! Борис ударил по голове… бутылкой… когда васпа упал, его начали душить…

Я подхожу к перилам моста и наклоняюсь вперед, продолжая слушать откровения загорца. Вагоны растворяются в пелене дождя, внизу блестят и переливаются сталью рельсы — как лезвия ножей. Если бы полиция осмотрела тело чуть внимательнее, они бы обнаружили гематому на затылке Пола. Увидели бы следы борьбы. Разорванный рукав. Пролитый портвейн на полу. Хоть что-нибудь! Даже если убийцы замели следы — полицейские должны были проверить! Но не сделали ничего… Пока мы будем выглядеть в глазах людей бессловесными и отвратительными насекомыми, смерть любого из нас будет значить не больше смерти комара. Если люди настолько слепы — кто-то должен открыть им глаза. Если я не найду доказательства того, что Дарский эксперимент продолжается, скоро все мы окажемся в подпольных лабораториях Морташа.

— Бориса… тоже убил Вацлав? — спрашиваю я.

— Он, он! — плаксиво причитает загорец. Сейчас он готов обвинять кого угодно, но у меня нет причин не верить ему: все они в одной лодке. Всех рано или поздно настигнет возмездие. — Когда он заметил другого васпу… дворника… он сразу заподозрил, что вы что-то знаете. Он приказывал нам следить. Я… хотел все рассказать, клянусь! Я не убийца! Но боялся Вацлава… и Борис тоже… я слышал, как они однажды ругались. Борис говорил… что свалку надо сравнять с землей. Потому что нас раскроют… полиция или васпы, без разницы! И тогда…

Я уже знаю, что тогда. Здесь нет прибора профессора Полича, закрывающего чужие мысли, подобно экрану. И я стою достаточно близко, чтобы почуять: он не врет. Трусит, преувеличивает, выгораживает себя, но не врет.

— Вы все свалили на Расса, — говорю я, вглядываясь в дождливую пелену. Серый день постепенно соскальзывает в сумерки. Тени густеют. Ноздри улавливают запахи сырой земли и мокрой коры. — Выследили его.

— Это было легко, — тут же подхватывает загорец. — Вацлав отправил меня… и… я знал, когда васпа уходит… и приходит… он не закрывал комнату. Что там брать? Войти было просто…

— Подонок!

Я все-таки бью его в переносицу. Загорец качается назад, испускает вопль. И перед глазами взрывается фейерверк. Я зажмуриваюсь и прикусываю язык, пытаясь справиться с ослепляющей болью. Другой рукой механически хватаю загорца за воротник. Кажется, удерживаю. Но так хочется отпустить. Он вопит, и вопит, и вопит на одной ноте. Дергается в моих руках, как раненая ворона.

— Зат… кнись! — выдыхаю сквозь зубы.

Ведь если не заткнется — я намерено толкну его на рельсы. На эти блестящие ножи, вдоль разрезавшие насыпь. На мокрую траву и гравий. На корм чудовищам с кривыми плавниками и глазами, похожими на пистолетные дула.

Я удерживаю его. Проглатываю слюну и кровь, и разлепляю ресницы.

Живой.

А еще меня поддерживает сержант Франц. Он стоит справа. А слева — офицер Рэн. И сзади полукругом обступили васпы. Мои ребята, действующие четко и слаженно. Как раньше, как много лет назад.

Я позволяю Францу и Рэну оттащить меня от загорца. Поправляю снова съехавшую и уже насквозь промокшую повязку, и спрашиваю:

— Где взяли стек?

Загорец мотает головой, блеет:

— Не знаю… это все Вацлав…

— Где он?

На других пленных больше не смотрю. Чутье подсказывает: Вацлава среди них нет. Не он ли погиб, напоровшись на арматуру? Надеюсь, что нет. Я хотел бы лично заглянуть ему в глаза. Увидеть там отражение всей тьмы и всех монстров моего изуродованного мира.