Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Истоки идеологических разногласий и беспокойства государственных органов осуществления градостроительной политики всех уровней (ГУКХ НКВД, местных Советов, коммунальных отделов исполкомов, управлений недвижимых имуществ и пр.) по поводу направленности усилий жилищной кооперации на возведение индивидуального жилища вполне понятны: официальная государственная жилищная политика направлена на возведение жилища для коллективного обитания, а жилищная кооперация вкладывает средства в возведение идеологически «чуждого», «мелкобуржуазного» типа жилища, рассчитанного на одну семью, обособленного, с прилегающим участком земли. Подобное не могло не беспокоить, не могло не возмущать тех, кто призван был воплощать партийно-государственные установки.

Власть отдавала себе отчет в том, что стихийное возникновение таких кооперативных поселений представляет прямую опасность для централизованно осуществляемых ею управленческих воздействий в сфере градоформирования, основанных на «единой планировочной конструкции» (так в этот период назывался генплан. – М. М.) населенных мест, потому что в это время уже оформлялись первые концептуальные представления о том, какими должны быть рабочие поселки «особого социалистического» типа.

Они должны были основываться:

– в административно-организационном аспекте – на принципах трудобытовых коллективов (коммун);

– в территориальном – на дифференциации поселения на две части: а) производственную, где локализовались промышленные объекты; б) селитебную, где должны были проживать производственно-бытовые коллективы, обслуживавшие промышленные (транспортные, энергетические и пр.) предприятия;

– в управленческом – на членении селитебной территории города на административно-территориальные единицы, содержавшие фиксированное количество населения;

– в градостроительном – на объединении коммунального жилища (поскольку считалось, что данный тип расселения в несравненно большей степени, нежели индивидуальное жилище, соответствовал задачам повседневного контроля над людьми и территориального руководства ими) в единое планировочное целое в виде жилых комплексов-коммун, кварталов-коммун, селитебных районов.

Поселения, строившиеся жилищной кооперацией, мало походили на этот «идеал». А точнее, совершенно ему не соответствовали: жилые дома в них передавались членам кооператива в частную собственность, их заселение одной семьей приводило к возникновению права личного владения и распоряжения жилищем. Объекты «общественного обслуживания» в таких поселениях отсутствовали, а они не только обеспечивали удовлетворение части бытовых потребностей, но и выполняли важнейшую организационно-управленческую функцию – привязывали людей к местам обитания, так как ставили население в зависимость от административных органов, которые обеспечивали и контролировали нормированное распределение услуг[216]. Наличие прилегающего к частному дому земельного участка еще больше разрушало эту зависимость, так как позволяло людям в определенной мере самостоятельно обеспечивать себя пропитанием за счет возделывания клочка земли или разведения домашней скотины и птицы, что ослабляло их привязку к системе распределения продуктов и вещей, делало их до некоторой степени свободными от подчиненности местному административно-территориальному руководству.

Подобное положение дел мешало органам осуществления государственной жилищной политики использовать жилище в качестве средства управления людьми – поощрять предоставлением жилья, наказывать принудительным выселением, осуществлять догляд и контроль благодаря «прозрачности» переуплотненного коммунального быта, вторгаться внешним нормирующим воздействием в пространство, традиционно являвшееся сферой личной жизни, и т. д.[217] Получалось, что индивидуальное жилище и персональный земельный участок разрушали организационный базис жилищной политики советской власти, которая основывалась на пространственном закреплении трудобытовых коллективов за счет создания коммунального жилища покомнатно-посемейного заселения, в сердцевине которой лежала управленческая стратегия использования жилища в качестве средства регулирования повседневного бытового и трудового поведения людей.

Власть не могла допустить в рамках единой планировочной структуры населенных мест никакой социально-культурной и территориально-управленческой автономизации отдельного человека или семьи, присущей кооперативным поселкам-садам с индивидуальным жилищем. Поэтому она противодействовала инициативам жилищной кооперации, которая в середине 1920-х гг. и в Москве, и в уездах возводила одноэтажные одно– или двухквартирные дома в основном для посемейного заселения: в одну квартиру – одна семья[218]. А когда кооперативные поселения-сады с индивидуальными жилыми домами все же появлялись, прилагала усилия к тому, чтобы «вернуть» их в рамки государственной жилищной политики – принуждала кооперацию заселять жилье (дом, квартиру), изначально предназначенное для одной семьи, двумя-тремя семьями, превращая возводимый жилой фонд в коммунальный[219].